Если Фелицитат не рассчитает – или именно рассчитает злокозненно – от такого маневра лошади Гермеса утащат его бигу во внутренность бегового поля. Что будет лишь в лучшем случае означать борьбу за пятое место с вернувшейся на дистанцию оливковой бигой!
«Опередить Фелицитата!» – решил Гермес и, изо всех сил шваркнув лошадей, направил их на вторую дорожку, отжимая тем самым соперника дальше, на третью.
Все-таки, Фелицитат был в настроении. В настроении был и его гений-покровитель.
Большинство – если не сказать все – зрители не поняли, что же именно произошло. Налицо были не причины, а одни лишь следствия.
Вишневая колесница с себастическими крестами на боках, распустив два песчаных буруна, пролетела еще локтей сто, пока не остановилась.
Бига лежала на боку, ее правое колесо валялось отдельно. Лошади, чудом не переломав себе ноги, яростно бились на месте, стараясь выпутаться из уцелевшей упряжи. Гермес, успевший все-таки обрезать поводья, лежал на полпути между потерянным колесом и вишневым деревянным башмаком, каким представлялась с такого расстояния бига Зигфриду.
– Это бургундская, верно? – переспросил королевич.
– Угу. Владыки Рейна в глубокой жопе, – радостно констатировал Данкварт. – Гунтер повесится. Кримхильда утопится. А Германарих разуверится в Христе и сбежит к друидам.
– Ты серьезно?
– Почти. Видишь ли, тут есть одна…
– Тихо! – королевич предостерегающе выставил ладонь. – Тихо.
Данкварт, который сам никогда не мог похвастаться избытком хороших манер, был шокирован. Зигфрид должен быть повежливей!
Тем более, какое тут «тихо»? Ипподром бесновался во все восемь тысяч глоток, свистел и трещал, лупил в щиты и улюлюкал. Кажется, в проходе между гуннским и аламаннским павильонами кому-то уже чистили рожу.
И только бургундский павильон ошарашенно примолк. Вот так незадача!
– Они могут выставить другую колесницу?
– Нет. Но ты, Зигфрид, не очень-то…
Образ возницы аламаннов, балансирующего всем телом ради того, чтобы продержать свою бигу на одном колесе пару-тройку мгновений, в сознании королевича был свеж, как непросохшие чернила.
Сопереживание его испугу было еще свежее.
«Гунтер тебе ладонь на лоб возложит – и ты уже в законе. Катайся за Бургундию до посинения», – так сказал Данкварт.
Синеют: заснеженные лощины; глаза хальвданов; васильки; мотыльки; покойники.
Если ничего не получится – он бросится на меч. Если получится наполовину – он сломает себе шею на первой же мете.
До посинения!
