Нашел.
Нашел своего серого сокола, птицу быстролетную, лапушку-заю, дурилу хвостатого – как он его только не величал.
Некоторое время Фрит сидел себе аутичной обезьяной и смотрел в землю, ничего не говоря.
И лишь когда порыв ветра сковырнул шапку с его варварской башки, он распрямил спину и вытянул затекшие ноги.
– Уфф!
Он придвинулся ближе к коню и погладил его по узкой морде с белой проточиной до самых ноздрей. Черным алмазом горел застывший конский глаз – он смотрел прямо на Фрита.
Эви был мертв – еще в начале сражения ему перебили хребет двуручной секирой. Метили, конечно, в седока. Но лезвие безымянного наемника князя-самозванца Мергела окс Вергрина, оскользнувшись об оплечье добротного кожаного доспеха супостата, соскочило вниз, срезало бахрому с потника, ворвалось в тугое конское мясо и, протиснувшись между позвонков, перерубило горемычному животному спинной нерв.
Конь лежал, вытянув далеко вперед шею, свитую из холодных мускулов – будто готовился к последнему прыжку. Он подогнул под брюхо ноги с широкими копытами, опушенными поверху длинной серой шерстью, и сердито обнажил желтые зубы – не иначе как саму старуху-смерть укусить пытался, да не получилось.
– Эви-Эви, птица моя быстролетная… А ведь шестнадцать лет – не возраст! Не уберег… Не сохранил… – скорбно приговаривал Фрит, перебирая пальцами конскую гриву мягкости необычайной – куда до нее холеным косам иных красавиц. – Но ничего. Это еще не конец. Мы еще встретимся с тобой, погуляем. В Слепой Степи встретимся. Я, Фрит, обещаю! Клянусь!
Нет, он не принимал участия во вчерашнем сражении. Отсиживался в осиннике за несколько лиг к северу и трясся от страха – как бы княжеские разъезды не приняли его за шпиона, со всеми вытекающими.
Сыскав себе пустующую землянку зверовщиков, Фрит устроил у закопченого очага жертвенник. Кое-как разжег огонь, воскурил последнюю щепоть благовонной смеси. И торопливо зарезал на нем двух недомерочных, с тусклым летним мехом хорьков. А когда земля насытилась кровью, возложил на жертвенник четыре огромных желудя, прутик омелы и горстку сахару – все как положено. Он даже окропил жертвенник честным вином! Когда жертва была принята, Фрит обстоятельно помолился – он просил бога войны Куриша пощадить Эви, волею злого случая оказавшегося в Полях.
Не помогло.
Наверное, жертва показалась худосочной. Или на мольбы профессиональных трусов вроде Фрита Куришу, патрону всех отчаянных рубак, было плевать с высоты шестнадцатого яшмового неба, где, и это Фрит знал совершенно точно, располагались его чертоги, снизу доверху облицованные разбитыми в бою щитами.
