В этот момент нить, соединявшая Гитины бусы, некстати лопнула и стекляшки разноцветным градом хлынули на землю. Отбарабанив по листу лопуха, бусины шустро бросились врассыпную.
Гита тотчас же принялась собирать.
Мелика тоже встала на колени и засуетилась, снося в ковшик ладошки несъедобные, несминаемые черничины, вишенки, волчьи ягодки. Но мысли ее были заняты совсем другим.
– Так что это получается, Гиточка?
– А?
– Получается, те, кто умерли, нам, живым, здесь совсем не нужны? Умерли – значит туда им и дорога? Пусть лучше там и будут? – серьезно спросила Мелика. – Выходит, справедливость есть?
– Справедливость? – рассеянно спросила Гита, она была поглощена поиском.
– Ну да. Выходит, хоть в жизни справедливости и нет, но в смерти справедливость очень даже есть?
– Ну ты как скажешь… Точно как Лид, Шилол тебя задери! – отмахнулась Гита.
Когда воспоминания оставили Фрита, он встал во весь рост и вынул из сумки флягу с терпким сладким вином.
Это вино называлось у варваров честным и выжато оно было из винограда, чьи лозы взросли на костях праведников. На вес серебра ценилось честное вино – что, впрочем, не удивительно, ведь и в стародавние времена, когда боги еще говорили с людьми запросто, праведников все равно было раз два и обчелся.
Следом из сумки вынырнула серебряная чарка для жертвоприношений – лишь ее взял в странствия Фрит из погрязшего в нечестии отчего дома.
Бока чарки были покрыты тонкой чеканкой – диким галопом гнали по серебряной пустоши ладные скакуны, гнали друг за другом, намечая бесконечный хоровод, своего рода круговорот коней в природе. Дно же чарки давно потемнело – ведь еще пра-пра-прадед Фрита унаследовал ее от своего деда (если, конечно, не соврал).
Лицо варвара враз посмурнело, будто кожа стала вдруг слюдяной – именно таким, по мнению Фрита, должно быть лицу мужа, обращающегося к господину Рогу.
Он медленно, чтоб не утерять ни капли, налил на дно чарки вина и, прошептав «прими!», плеснул вязкой винной сладостью в сторону западную. Затем окропил север, юг, восток. И пригубил из чарки сам.
Когда вино торжественно вползло в желудок, Фрит закрыл глаза и прислушался.
Теперь самое важное. Если птичий крик раздастся справа от него – значит, Рог принял жертву. Если слева – не принял.
Он ждал долго, пока не услышал со стороны дальнего оврага, заросшего нетронутыми битвой дикими злаками, перепелиный крик:
«Подь-полоть!», «Подь-полоть!»
Зов донесся отчетливо, но овраг, как ни крути, располагался от него слева…
