– Возле Клуба нет стоянки, – напомнил Браток, когда машина подъехала к заведению Графа.
Всю дорогу от большого дома он молчал. Небольшая оттепель в его настроении, случившаяся прошлой ночью, исчезла без следа. Он снова был угрюм и неразговорчив.
– Вот тут останови, – сказал Гринчук.
Машина остановилась.
– Что случилось? – спросил Гринчук.
Браток оглянулся, посмотрел под ноги, потом вопросительно посмотрел на Гринчука.
– Не прикидывайся валенком, – сказал подполковник. – Колись, Браток.
Браток молчал.
– Ну, как знаешь, – Гринчук открыл дверцу и хотел выйти из машины.
– Юрий Иванович…
– Да?
– Вы помните, летом, когда я еще у Гири работал…
– Конечно помню. И помню, что тогда у тебя настроение было немного бодрее.
– Вы сказали, что я фигней занимаюсь, что другие пацаны меня только по кличке знают, а то, что меня зовут Иван Бортнев…
– Помню, – сказал Гринчук.
– А сейчас… Я Браток или Иван Бортнев?
– Ты… – Гринчук вдруг понял, что ответ на этот, в общем-то, дурацкий вопрос для Братка… Ивана Бортнева очень важен.
И отделаться шуткой тут уже не получится.
– Что у тебя случилось, Ваня? – тихо спросил Гринчук.
– Ничего у меня не случилось, – сказал Браток. – У меня все продолжается. Вас тут ждать?
– Пошли вместе.
– Я не голодный, – сказал Браток и достал свой журнал. – Я тут посижу.
– Как знаешь, – сказал Гринчук. – как знаешь.
Граф уже был в курсе.
Граф вообще старался держаться в курсе всего, происходившего в Обществе. Быть в курсе, но держаться стороны, поставил себе за правило Граф и правило это выполнял.
Гринчука Граф, как обычно, встретил у входа в Клуб и провел его в отдельный кабинет. В клубе почти никого не было, только одна пара сидела в общем зале, беседуя под шампанское и фрукты.
– Выпьешь? – спросил Граф.
– Мышьяку. Стакан. И закушу крысиным ядом.
– Извини, только из того, что есть в меню, – Граф положил перед Гринчуком шикарную кожаную папку.
Папка отлетела в угол кабинета.
– Понял, – сказал Граф, усаживаясь за столик напротив Гринчука. – разговор будет душевный и долгий. И, как я понимаю, о Липском и его окружении.
– Да. И как можно подробнее.
– Попробую. Ты, кстати, в курсе, что некоторые тебя в этом обвиняют?
– Например, Шмель.
– Не только. Черт тебя дернул устраивать этот концерт. Мог бы со мной посоветоваться.
– Вот я и пришел.
– Лучше позже, чем никогда.
Мысль эта была хоть и банальна, но совершенно здрава. Срабатывала она, правда, далеко не всегда, и в случае, например, с парашютом, раскрывшимся от удара об землю, утешала слабо.
