Аня пожала плечами.
– Никто. То есть не совсем, конечно, никто. Он человек, которого я знаю и, который, как мне кажется, меня любит. Я закончила институт культуры и, как это часто бывает, пошла работать в фирму, не имеющую к культуре никакого отношения. Фирма торгует оборудованием для упаковки продуктов. Горячая упаковка, пакеты, термопленка и так далее. У этой фирмы два совладельца – один из них Юрий. Я проработала там год, а три месяца назад ушла.
– Из-за этого типа?
– Не только из-за него. Сама работа была не для меня. Допрос окончен?
Эдя что-то промычал, чувствуя, что неосторожным вопросом нарушил хрупкую легкость их беседы. Сейчас же что-то изменилось. В ванной, где они с Аней стояли, стало вдруг тесно. Эдя обнаружил, что лампочка горит тускло, увидел крючок с полотенцем на приоткрытой двери и выглядывающий из коридора поблескивающий стеклами шкаф. Вещи наплыли со всех сторон, хотя только что их не существовало. Чужие вещи.
– А что ты вообще делал в моем подъезде? Что-то я не слышала лифта. Следил за мной? – спросила Аня с подозрением.
– Не следил. Искал, – ответил Эдя так же сухо, как прозвучал вопрос.
– Зачем?
– Хотел узнать, все ли с тобой в порядке.
Аня поморщилась.
– Хочешь сказать, что в прошлый раз я вела себя как истеричка, от которой нужно прятать ножницы?
– Ну ножницы не ножницы, а мосты точно.
– Значит, ко мне тебя привела исключительно жалость? Ты что, член секты сострадательных гуманоидов? – спросила Аня.
Эдя многозначительно промолчал. В психологической войне, которую вот уже много тысячелетий ведут мужчина и женщина, каждое несказанное слово стоит двух сказанных.
– Хочешь чего-нибудь съесть? – предложила Аня, так и не дождавшись ответа.
Эдя деловито кивнул и направился на кухню. Когда он проходил мимо холодильника, тот затрясся и задрожал не в такт, ощутив исходящую от Эди опасность.
Опустившись на табуретку, Эдя посмотрел на стол. На столе лежало несколько клочков бумаги, странно, почти бессмысленно исчерченных простым карандашом. Эдю это удивило. Обычно так калякают дети, однако этот рисунок определенно не был детским.
– Тебе чай с сахаром? – спросила Аня.
– Можно, конечно, и чай с сахаром. Но вообще-то предпочтительнее кофе с колбасой, – не задумываясь, отвечал Хаврон.
– Ты прямо как мой дядя. Он тоже не любил чайковского с сахарковым. Требовал кофейского с колбасейским, – не удивившись, сказала Аня.
– Я вечный дядя. Теперь до гроба из дядей не вылезешь, – проворчал Эдя.
