– Надя, – сказал Филипп, – а вы замечали, что филологи живут удивительно долго?
– Глядя на вас, этого не скажешь.
Они разговаривали, отделенные друг от друга кривизною ствола. Со стороны их даже нельзя было заподозрить в собеседованиях. „Надька! Надька!“ – кричали с факультетского крыльца какие-то пестрые барышни.
– Что же вы молчите? – раздался с той стороны тополя Надин голос. – Может, и я буду жить долго?
В крохотной квартирке Кукольникова Филипп сразу устремился к цветку, но удивительного растения не было на месте, и вот он в тревожном недоумении стоял посреди комнаты, а лежащая на подоконнике кошка следила за ним не отрываясь. Надежда тем временем, подняв брови, медленно переходила от одного предмета к другому, не замечая растерянности Гордеева. Как обиталище одинокого мужчины Гошина комната и в самом деле была удивительна. В ней было чисто, и она была уютна тем редким мужским уютом, который так ценят женщины. Уют этот заключается, как правило, в разумном устройстве жилых пространств. В комнате Кукольникова всевозможные совершенства и приятные неожиданности сосуществовали так плотно, что казалось еще чуть-чуть, и в этом осмысленном пространстве соткется сам Гоша.
– Кто он? – спросила Надя. Кажется, ей было немного не по себе от этого бесплотного присутствия хозяина.
– Инженер, – ответил Филипп и подивился тому, как ему не хочется рассказывать ни о Гоше, ни о его инженерстве. Исчезновение цветка мучило его. Почему-то стараясь передвигаться на цыпочках, он оглядел всю квартиру, но ничего сверх обычной чистоты и порядка не обнаружил. Тогда он решительно подошел к Наде, не говоря ни слова, взял ее под локоть, вывел из квартиры и закрыл единственный, но весьма хитрый запор на Гошиной двери.
– Так-то, – сказал он, когда по ту сторону металлические засовы чавкнули и проникли в пазы и прорези. Надежда заглянула сбоку и осторожно сказала:
– Филологи живут долго.
С лицом у него, как видно, было не все в порядке.
Затем они двинулись к дому Филиппа, но Филипп при этом ничего не объяснял, а Надежда Мамай ничего не спрашивала. Около своей парадной Филиппу стало страшно, и он остановился. Надя сказала:
– Лучше сразу.
Они отомкнули дверь, и первое, что увидел Филипп у себя в доме, был пьяненький Гоша, сидящий на полу в прихожей. Невредимый цветок стоял перед ним, Гоша мотал головой, и счастливая улыбка бродила по его осунувшемуся лицу.
– Кукольников! Ты – свинья, – сказал счастливый Филипп. – Зачем ты врал, что у тебя один ключ? Почему ты не переменишь бинты? Почему ты, скотина, напился?
