Удар пришелся по затылку. Я упал и, кажется, потерял сознание.
Потом приподнялся на руках и пополз.
Трудно вспомнить, что я тогда испытывал. Вперед меня вело какое-то тупое упорство. Мир вокруг раскачивался и плыл, как бывает когда переберешь дешевой водки. Казалось, что наступили сумерки ― всё стало серым, плоским, как на старой фотографии. При этом у меня было ощущение, будто я ползу в крутую гору, вверх по склону, хотя, конечно, никакой там горы не было.
Потом меня ударило во второй раз. Я ткнулся носом в траву. Зарычал сам на себя и снова пополз в воображаемую гору.
Стемнело еще больше. А воздух уплотнился, словно в мухобойке. Дышать становилось всё труднее.
В какой-то момент у меня окончательно съехала крыша, я перестал контролировать себя и свои перемещения. Там бы я и подох, вляпавшись в одну из стационарных аномалий, но мне помогли. Я услышал голос, и голос этот звучал из моего прошлого…
Моя мама была городской жительницей в третьем поколении. Внучка ссыльных. Она совсем не знала народных колыбельных. А потому вместо колыбельной пела популярные песни своей молодости. Одно из самых ранних и самых ярких воспоминаний моего детства: я лежу в кровати, укрытый одеялом, за окном по-зимнему темно, мягко светит лампа, спрятанная под желтым абажуром, мама сидит рядом на стуле и тихонько поет:
Светит незнакомая звезда.
Снова мы оторваны от дома.
Снова между нами города,
Взлетные огни аэродромов…
Здесь у нас туманы и дожди.
Здесь у нас холодные рассветы.
Здесь на неизведанном пути
Ждут замысловатые сюжеты…
[1]В детстве у меня было очень пылкое воображение. Слушая маму, я всегда представлял себе какую-нибудь картинку ― вымышленную, но продуманную до деталей. Вот и под песню «Надежда» мне виделось ночное шоссе, мокрый после дождя асфальт, свет фонарей, отражающийся в лужах, а где-то там, впереди, россыпи огней: то ли и впрямь преувеличенные фантазией «взлетные огни аэродромов», то ли незнакомые яркие созвездия. Зачем-то нужно было идти туда ― к этим огням, и в своем воображении я шел к ним, пытаясь разобрать, что же это за огни такие, и, очевидно… засыпал.
И в тот момент, когда я корчился на земле Кратера, словно раздавленный хлопком ладони комар, мне вдруг явственно услышался тихий голос мамы: «Светит незнакомая звезда…» Возникало ощущение, что она здесь, рядом, а не умерла восемнадцать лет назад от сердечного приступа, а я снова стал маленьким мальчиком, но теперь мокрое ночное шоссе было не воображаемым, а самым настоящим ― оно расстелилось под ногами, нужно было только идти по нему в сторону ярких чистых огней, которые горели впереди.
