Однако уговаривать пришлось не только меня, но и Орро тоже: в конце концов, его мнение должно было стать решающим, работать-то предстояло ему, а не его начальству. Безупречность моей репутации вызвала, по-моему, у Орро немалые сомнения. Это говорило о его серьезном опыте, подсказывавшем, что все, выглядящее очень уж привлекательно, скорее всего окажется подделкой. Я уже стал было надеяться, что он меня забракует. Вообще-то он вначале просил дать ему другого специалиста, по имени Бемоль (мне не приходилось встречаться с этим человеком, языковедческих работ у него было опубликовано немного, хотя те, что были, вызывали глубокое уважение). Этот человек – один из тех двоих, что известны в языковедческих кругах как профессиональные разведчики. Логика Орро была мне понятна: он хотел быть уверен, что имеет дело с профессионалом, на которого можно положиться. Я же оставался для него фигурой туманной. Однако при первой же нашей встрече с ним – еще на Терре – он все же сделал выбор в мою пользу.
И не только потому, что Бемоль находился где-то в очередной командировке; решающую роль в выборе сыграл, думаю, мой инский, его качество, а также и мое знание самой Ины. Уже через полчаса после знакомства ему стало казаться, что он разговаривает с соотечественником, и это ощущение перевесило его недоверие к моему кристально чистому прошлому.
Мой инский действительно близок к совершенству. Причина проста: язык был усвоен мною со слуха, а не по учебникам. Я родился на Терре, отец мой был командиром особого отряда пионеров, то есть открывателей и первопроходцев новых миров, большую часть времени проводил где-то в Галактике, возникая дома раз в полгода на две-три недели, не более. Этот краткий срок он делил между тремя или четырьмя дамами, ни одна из которых не была его женой, включая мою маму. Потом он исчезал снова. Моя мать – женщина во всех отношениях незаурядная – этим тяготилась, и, когда инский дипломат – первый секретарь посольства на Терре – не на шутку в нее влюбился и сделал предложение, он получил согласие. Мне тогда было что-то года три. Срок его пребывания на Терре истек, когда мне стукнуло пять. Он вернулся на Ину не один, а с семьей. Так что с пятилетнего возраста я находился полностью в инской среде – в школе, на улице, вообще везде, родной язык остался лишь для общения с мамой и достаточно скоро перестал быть главным, по-ински же я говорил совершенно свободно и, как уверяют, практически без акцента, что само по себе нелегко: инская фонетика весьма сложна, владение этим языком требует хорошего музыкального слуха – у меня он, по счастью, оказался. Язык, на котором я заговорил, был и литературным (усвоить который легче), и (что сложнее) бытовым, языком улицы, магазина, тусовки – жаргоном, короче говоря. Это со временем дало мне серьезные преимущества перед терранскими конкурентами по инологии, чья языковая стажировка на Ине ограничивалась парой месяцев в академических кругах.
