— Пойдем-ка отсюда, да поскорее! — кинул я ему.
А по дороге домой недоумевал: на кой черт людям подобного сорта тихое, как правило, кафе Дома писателей? Видимо, случайно завернули, хотя поди прорвись сюда без краснокожей книжицы члена СП СССР. Им бы лучше в какой-нибудь гей-клуб. Ассоциативно всплыло из школьных времен: закон Гей-Люссака. А разве Люссак был гей?
Два этих случая произвели на меня неожиданно сильное впечатление. Я стал задумываться о Генке. Боже мой, его же все беззастенчиво хотят! И одержимая нимфоманка, и закоренелый педераст! И оба посчитали нас голубыми, причем меня — «хозяином», то есть, видимо, активным.
И что-то со мною произошло, словно переключилось в мозгу — и стал я смотреть на него другими глазами. Чужими, их глазами.
Душа начала потихоньку собирать узелок в дорожку.
Надя все больше отдалялась от нас. Она ревновала брата ко мне и, похоже, меня к нему.
Первое время, когда я сиживал на их кухне (кроликов, по счастью, к тому времени ликвидировали, и можно было дышать), она, словно для меня, выкидывала необычные фортеля с гимнастическим уклоном (а занималась она прыжками на батуте). Например, держала шпагат в воздухе на метровой высоте, упершись ногами в стены узкого коридорчика, ведущего в кухню. Взглядывала своим светлым взглядом — мол, оцени! — улыбалась, молчала…
Не оценил. К ней, конечно, необходим был особый подход. Я не задумывался, какой. И не искал его. А найди — глядишь, возникла бы Лолита номер два (или, скорее, номер тысяча первый). Не получилось.
После одного эпизода, спровоцированного Генкой, наше с Надей отчуждение достигло апогея.
Он предложил мне увидеть родную сестру голой — и я клюнул на это.
Надя мылась в ванной. С помощью Генки я осторожно взгромоздился на их чуть живой, сочащийся унитаз и прильнул к одной из трех прорезей в стенке, разделяющей туалет и ванную. И несмотря на все последующее, до сих пор не жалею об этом приступе вуайеризма.
Нет, она не мылась. Воды в ванне не было, и она лежала в ней на спине со своим обычным отсутствующим видом. Глаза были закрыты, лишь веки чуть вздрагивали под брызгами. Струи из душа били из-под потолка ей в грудь и живот. Грудь ее лишь начала формироваться, светло-коричневые соски были как бы набухшими. Кожа под дробящимися каплями точно светилась — особенно по контрасту с рыжей от ржавой воды эмалью ванны.
Я впервые увидел ее полностью обнаженной. До этого — лишь на пляжике у пруда-лягушатника в ближнем парке, облаченной в старый растянутый купальник. Как она была сложена! Всего-то одиннадцатилетняя голая девчонка — и видение, которое хочется сохранить в памяти до последних минут. Тогда и отбыть в ад будет не столь тяжко. Надеюсь.
