„Дальше, — подумал я. — Дальше!“
— Ген, давай залезем в ванну, поставим решетку для сидения и будем пить с нее.
Он согласился без колебаний — будто ждал чего-то подобного. Я пустил воду.
Удивительно, до чего же его фигура напоминала Надькину! Тот же гладкий живот, стройные бедра, светло-коричневые соски. На лобке ни волоска. Даже странно — словно они были выщипаны, как это делали взрослые древнегреческие кинэды, чтобы продлить видимость ранней юности.
Мы уселись в ванну лицом друг к другу. Наши ноги переплелись. Его ступни оказались подо мной, мои — под ним. Решетку из реек мы установили поперек ванны между нами — получился недурной столик. Мы водрузили на него бутылки и рюмки.
Добили первую бутылку и принялись за вторую. Я пьянел посильнее него. Но скорее не от вина, а от его затуманенного взгляда сквозь меня, от того, что чувствовал его ступни под ягодицами, и, в свою очередь, ощущал на подъемах стоп его гладкую упругость. А пальчиками ног подо мной этот негодник будто нарочно все время шевелил.
Пили уже из одной рюмки. Вторую он ненароком смахнул на пол. Рюмка отлетела в угол и разбилась вдребезги. Там, где сейчас искрилась горстка осколков, еще недавно на коленях стоял отец…
Я попытался поймать Генкин ускользающий взгляд. Попытка закончилась неудачно. Тогда я уперся глазами в темно-зеленый бок бутылки и выдавил:
— Возьми меня рукой…
Я ожидал чего угодно, но он, улыбнувшись, сразу сжал мой член, и, дурачась, сделал несколько движений, как рычагом при переключении скоростей в автомобиле. Да еще принялся изображать завывание мотора: у-у-у-ы-ы-ы… Но мне было не до шуток. Я протянул руку к нему…
„Что это было?!“ — то и дело вскрикивают герои американских боевиков, когда их в очередной раз огреют пыльным мешком по башке. „Что это было“?!» — до сих пор задаюсь я тем же вопросом, вспоминая поздний февральский вечер, ванну с остывающей водой, гладкое узкое тело, желтоватые осколки стекла на плиточном полу…
На нас что-то нашло. Мы устроили подростковое соревнование, в котором победил он, раньше меня выдавив несколько молочных капель, в теплой воде сразу свернувшихся в студенистые сгустки.
Потом он полулежал в углу ванны, а я стоял над ним на коленях. И был всего в двух сантиметрах от его губ.
— Ну же, Геша!
— Нет!
Он сощурил глаза, слегка скривился, чуть отвернул лицо в сторону. Конечно — плевать ему на меня!
И вдруг я почувствовал на мошонке нежную, но твердую руку. Сначала она слегка сжала мне основание, потом стала осторожно перекатывать содержимое мешочка.
