– Меня не удивляет твое решение, Флориан. Говорят, ты расстался со многими преданными людьми. Все они покинули тебя…
– Неужели? – странным голосом произнес Флориан.
– Да. И очень внезапно покинули…
– Неужели? – переспросил герцог.
– И их отъезд вовсе не был удивителен для тебя, дорогой друг.
– Знаешь, в минуты душевной боли я пытаюсь контролировать свои эмоции и не подавать вида, что страдаю. Поверь мне, Жан Паоло, расставание с ними являлось для меня куда более неожиданным, чем для кого-либо другого. Ты наслушался глупых сплетен, придуманных завистливыми соседями и не имеющих никакого отношения к нам с тобой. Я обо всем позаботился – ты ни в чем не будешь нуждаться, друг мой. – От последних слов герцога повеяло холодом.
– Однако я вижу здесь вино. Это мой прощальный кубок, Флориан? – нежно улыбаясь, произнес юноша, уверенный в своей власти над герцогом.
Флориан смотрел куда-то поверх него.
– Да, – ответил он с легкой грустью в голосе. Они подняли бокалы в честь будущей герцогини де Пайзен. Жан Паоло умер мгновенно.
– Так будет лучше. Время не пощадило бы твоей красоты. Оно лишило бы тебя радости жизни, пошатнуло твою глубокую веру в то, что я – твой раб. Жесткая борода покрыла бы твою бархатную кожу, ничто не напоминало бы о прежней беспечности. В конце концов, остается лишь раскаяние от бесцельно прожитых лет. Время разрушает все на своем пути. Но ты избежал его, дорогой Жан Паоло.
Флориан грустно улыбался, испытывая тоску от мыслей об исчезающей красоте. Он вспомнил об участи Тифани, прекрасной женщины, когда-то так мило заботившейся о нем в Неаполе. Размышляя над ее советами, он не мог не думать о жестокости, с которой толпа отнеслась к его наставнице. Он знал свое пристрастие к сентиментальности, но ничего не мог с собой поделать. Флориан вновь переживал боль за Тифани, величавую женщину немного не от мира сего. Четыре года назад ее изгнали из монастыря и задушили за милосердие к молодым людям, испытывавшим неудобство от задержавшихся на этом свете родственников. Да, жизнь бессмысленна. Она не щадит никого – ни мудрецов, вроде Тифани, ни прелестных созданий, вроде Жан Паоло. Подобные мысли вызывали депрессию, а бессмысленность жизни казалась нелогичной.
Флориан прикоснулся к мертвой руке, еще несколько мгновений назад хранившей тепло жизни, и нежно произнес:
– Я предпочел убить тебя, дорогой Жан Паоло, нежели увидеть, как ты покинешь меня и станешь чьим-то другом. Ты слишком много знал обо мне и мог обронить неосторожное слово в дружеской беседе. Впрочем, убив тебя, я не согрешил против обычаев, я лишь следовал примеру многих прецедентов, бывших до нас. Так же поступил великий Александр со своим Клитом, и Адриан с Антиноем. Кто как не сам Аполлон вручил смертоносную чашу Гиацинту, своему возлюбленному другу? Быть может, нам не и не стоит слепо повторять деяния древних царей и языческих богов. Следуя логике, все же надо помнить, что все они были язычниками, не подозревающими о достоинствах истинной веры, и неминуемо грешили. Тем не менее, их примеры являют собой замечательные прецеденты, утешающие совесть человека принципиального.
