“Поэзия —
та же добыча радия.
В грамм добыча,
в год труды.
Изводишь,
единого слова ради,
Тысячи тонн
словесной руды.”
Но ведь тут поэзия, творчество, и хоть малый, но, безусловно, благой и духом напитанный результат. В случае же с вырыванием из нашей больной реальности еще одного (каждый раз кажется, что последнего!) шанса на сосуществование в российском обществе того, что в принципе не может сосуществовать… Да, именно эта сомнительность присутствия духа особо тяготит тех, кто посвятил себя такому труду, не только проблематичному по соответствию усилий искомому результату, но еще и небезусловному по отношению к вертикали человеческого бытия. Труду — по добыванию из миллионов тонн свар, кухонно-коммунальных сплетен, абсолютно справедливых или же невероятно смешных взаимных подозрений и беспредельной готовности вцепиться друг другу в глотку — каких-то жалких миллиграммов того, что обеспечивает подобие сосуществования.
Стоит ли? И есть ли правда в этом квазисосуществовании? Не проще ли убрать тормоза и дать потешиться вволю духу (или бесу?) Истории… И ведь уже не действует казавшаяся ранее стопроцентной ссылка на то, что-де, мол, уже потешились однажды, в окаянные дни. Нет уже, увы, не только стопроцентного, но и сколь-нибудь надежного иммунитета по отношению ко второй гражданской войне, грозящей в конце того же ХХ века России, истерзанной этим веком, как ни одна другая страна мира. А ведь казалось, что иммунитет этот беспределен! Что же нужно было сделать, через что преступить для того, чтобы страна, зарекшаяся “мятежных забав”, начала чуть ли не мечтать о “счастливом” часе, когда запрет на братоубийство будет наконец снят и можно будет разом поквитаться за все?!
На чем же держится эта воля к еще одному (каждый раз кажется, что последнему) выдавливанию из исчерпанных “материй согласия” хоть какого-то “клея” для склеивания того, что страстно хочет перестать быть взаимосвязанным и взаимнозависимым — больного и стремительно падающего вниз российского общества?!
Неужели эта воля генерируется лишь страхом? Пусть даже и страхом перед катастрофой, перед ничем не сдерживаемой разборкой в ядерной стране, где, как известно, “долго запрягают, но быстро ездят”? Вряд ли. Страх такого рода — сильнодействующее средство, но средство с “эффектом быстрого привыкания”. Человек не может бояться годами и десятилетиями. Рано или поздно страх либо выгорает, либо превращается в ничем не сдерживаемую ярость. Нет, одного страха мало. Есть, видимо, еще и стыд. Стыдно, до боли стыдно, что сорвутся с жалобным надрывным писком последние тормоза, и все это покатится в тартарары на глазах у аплодирующей всемирной аудитории. Стыдно, что эти “тартарары” будет снимать СNN и комментировать BBC. И уж, пожалуй, стыднее всего, что трагическая для ее участников “последняя и решительная разборка” в чьих-то секретных файлах будет прокомментирована как “запроектированная деконсолидация, являющаяся результатом…”
