Компания за столом. Лицо Бахтарева (если это он) заслонено чьей-то лысеющей головой, виден край лохматого абажура и настенный календарь, на котором невозможно прочесть дату. Рыцари Грааля, погруженные в вечную немоту среди бутылок и канделябров.
Далее наше внимание привлекает лицо молодой женщины, тоже в своем роде замечательное; его особенность состоит в том, что вы его моментально узнаете. Вы говорите себе: где я ее видел? Не далее как вчера она сидела напротив меня в трамвае. Слегка принаряженная, с сережками в ушах, коротко остриженная и завитая по моде тех лет, с выражением спокойного ожидания на лице, она принадлежит и особенному празднично-условному миру фотографического ателье (в отличие от предыдущих, снимок не любительский), и трезвым будням. В этой женщине есть нечто здоровое и земное, дышащее русской свежестью, нечто такое, что приглашает к неторопливой жизни, аккуратно застланной постели и сонной белизне чисто прибранной комнаты. Молочное лицо, молодая картошка с огурчиком. Крупные и нежные черты представляют собой как бы рекламный проспект ее тела. И хотя вы видите только лицо, шею, вырез платья и прикрытое уголком кружев начало грудей, вам легко представить себе ее крепкую круглую фигуру, одну из тех, которые имел в виду философ, сказавший, что только мужской интеллект, опьяненный инстинктом продолжения рода, мог назвать красивым этот приземистый, широкобедрый и коротконогий пол. Где подцепил эту красавицу Толя Бахтарев?
Сочетание праздничности и прозы, собственно, и делает это лицо таким знакомым; лицо работницы и лицо актрисы. Героиня народных фильмов эпохи первых пятилеток, жизнерадостная, коротко остриженная девушка с крепкими ногами, полная веры в будущее, где-то посредине между деревней и цехом, где ей предстоит стать многостаночницей. Наклейте ей соболиные брови, вплетите в волосы накладные косы, водрузите на русую голову серебряный островерхий шлем из папье-маше, и получится новгородская боярышня, смело шагающая рядом с княжескими дружинниками, в какой-нибудь кольчужной юбке, отстоять родину от врага. И держа в руках эту карточку с обломанными уголками, это лицо, давно не существующее, тщательно припудренное, отчего оно кажется припухшим, с полными губами, тронутыми помадой, с затуманенным взором небольших светлых глаз, — женское лицо, которое спокойно ждет, когда на него обратят внимание, чтобы уж больше от себя не отпустить, — вглядываясь в него, вы не можете не ощутить его власть, одновременно социальную и чувственную. Дыхание матриархата обвевает вас. Таково свойство некоторых женских лиц в нашей стране. И совсем, быть может, не случайно в этом лице, которое замечательно подошло бы для пропагандистского экрана, для арийско-славянского искусства конца тридцатых годов, в одно и то же время почвенного и революционного, — совсем не случайно в нем было что-то отменяющее всякую революцию и как бы предназначенное для того, чтобы убаюкать тревогу и задушить всякий бунт. Поселиться вдвоем в какой-нибудь районной глуши и забыть обо всем, как забываешься среди туманных перелесков и волнистых полей.
