– Дон-Кихот в сумасшедшем доме, – сказал он с тяжелой усмешкой. – Нет, Самсон… ты не беспокойся. Сумасшедший Дон-Кихот больше не выйдет на дорогу. Дон-Кихот – не безумец, как принято считать! Нет, кто угодно, но только не безумец. Я обещаю тебе… Если я почувствую… если я пойму, что это все… я сам себя успокою. Мне больше нечего терять… Как глупо – прямо перед двадцать восьмым… Самсон… Может, еще обойдется? А, Самсон?
Карраско ушел, поджав губы и качая головой. На столе осталась целая гора ядовито-ярких капсул.
* * *
Она ненавидела этого самоуверенного юнца. Она бы без разговоров вышвырнула его из дома – но надо было терпеть. Терпеть и улыбаться.
– Да, я заметила. У него появились кое-какие странности… Но это еще ни о чем не говорит!
Удрученная мордочка Карраско подернулась пленочкой мировой скорби:
– Говорит. Сеньора Альдонса, специалисту это говорит очень много. Наш сеньор Алонсо…
– Он не ваш сеньор Алонсо! – она все-таки не сдержалась. – Вы уже не первый день стоите у него над душой, вы внушаете ему, что он сумасшедший! Что он непременно сойдет с ума! Если с ним… если не дай Бог в Алонсо случится… несчастье – вам это так не пройдет, Карраско! Земля будет гореть у вас под ногами!
– Сеньора Альдонса, – лепетал юнец. – Я понимаю… Такое несчастье на ваши плечи… Но, сеньора Альдонса, весь род Кихано несет на себе это проклятие…
– Не мелите ерунды, – сказала она высокомерно. – Алонсо здоров.
Карраско сморщился, будто собираясь заплакать:
– Я понимаю… Вы не можете признаться даже себе… Но будьте мужественны, Альдонса! Вот…
И он вытряхнул на стол содержимое мешочка, который все время мял в руках.
Альдонса не сразу поняла, что это. Сперва брезгливо присмотрелась; потом быстро взяла в руки, развернула…
Смирительная рубашка с безвольно опущенными рукавами. Длинными, длинными рукавами…
Карраско хотел еще что-то сказать, когда Альдонса хлестанула его длинным рукавом – по лицу:
– Вон.
Он опешил. Хотел что-то сказать…
– Вон из моего дома!
Испуганный топот ног. Был Карраско – нет Карраско.
В печку. В печку эту дрянь…
На полпути ей стало плохо.
Она не стала жечь рубашку – затолкала куда-то в кучу тряпья.
Она подумала: а что, если Карраско прав?!
* * *
Он терпел.
Таблетки Карраско так и лежали горкой – нетронутые. Когда-то в отрочестве ему пришлось узнать действие такого вот, в яркой капсуле, лекарства; теперь он боялся этих таблеток. Он решил про себя, что пока у него хватит сил терпеть – он потерпит, и только когда станет совсем уже невмоготу…
