– Фелиса, – глухо сказала Альдонса. – Немедленно убирайся прочь, а то…
– А то – что? Я бы и так не осталась! Мне и так… Только так я бы промолчала про голубое письмо, потому что я вас, сеньора Альдонса, ужас как люблю… А теперь не промолчу.
– Заткнись! – рявкнула Альдонса голосом, какого Алонсо никогда не слышал от нее.
– Не заткнусь! Сеньор Алонсо, слушайте… как раз перед тем, как любезный Санчо прибывать изволил, сеньора Альдонса послала меня в лавку… за бумагой! А так как белой бумаги не было, я купила дорогую, голубенькую, с водяными знаками! Лавочник еще хвалился, какая это бумага редкая, он ее только привез, и никто до меня ее не брал, потому что дорогая! А теперь посмотрите на тот листочек… посмотрите! Еще можете у лавочника спросить, его ли бумага, кому продавал, для кого… Или не станете спрашивать, а посмотрите только на сеньору Альдонсу? На ее лицо? Чего это она пятнами взялась, ровно тот леопард? А?
Альдонса неподвижно стояла посреди комнаты – прямая, будто гвадеррамское веретено.
– …А еще спросите у нее, куда девался кулончик с камушком? Единственная драгоценность сеньоры Альдонсы, бабушкин подарочек? Куда он убежал? К ювелиру убежал, иначе откуда у сеньоры Альдонсы такие денежки… Во как – бабушкиного подарочка, любимой цацки сеньора Альдонса не пожалела!
И тогда Алонсо выхаркнул Фелисе в лицо одно-единственное, тяжелое слово:
– Убирайся.
* * *
Кулончик с камушком был ее единственной драгоценностью. Она пришла в дом Алонсо в единственном ситцевом платье – и с кулоном на груди.
Когда она была маленькой, этот кулон был ее запретной – и оттого самой любимой игрушкой.
Бабушка ее баловала.
Когда ее отец сказал, что она может отправляться в дом «этого сумасшедшего Кихано» прямо сейчас, вот, в чем стоит, и ни копейки приданого, а вместо благословения ей шиш – тогда кулон был единственной вещью, которую она унесла с собой. Бабушки тогда уже не было в живых, а кулон принадлежал ей, Альдонсе, а не отцу…
Кулончик с камушком – разве слишком большая плата, чтобы спасти любимого человека? Все равно какой ценой?
Они все смотрели на нее.
Если сейчас она рассмеется и скажет, что маленькая мерзавка врет – Алонсо поверит, разумеется, ей, а не этой… дряни.
За Фелисой давно закрылась дверь, прошло уже, кажется, много-много часов, а никто до сих пор не проронил ни слова.
Молчит, забившись в угол, Санчо.
И молчит, стоя посреди комнаты, Алонсо.
– Алонсо… – голос показался ей чужим. – Я не врала тебе.
