И Авельянеда ушел.
Санчо посмотрел на поднос в своей руке. Посмотрел Авельянеде вслед.
Если допустить, что письмо написал не сеньор Авельянеда… А судя по его реакции, так оно и есть…
Или он хороший актер?
Кто его знает. Но если письмо написан все-таки не сеньор Авельянеда…
Санчо посмотрел на Карраско.
И Алонсо перевел взгляд на Карраско.
И Альдонса смотрела на Карраско, и Фелиса, притаившаяся у дверей, смотрела на Карраско; прошла минута, другая, Карраско жарился под этими взглядами, будто на медленном огне, но делал вид, что ничего не замечает. Героически запихивал себе в глотку кусок за куском…
Поперхнулся.
Закашлялся.
Встал. Огляделся, будто загнанная в угол мышь; часто задышал:
– Алонсо? Алонсо?! Вы же знали моего отца! Вы же меня знаете с детства! Вы же знаете… И теперь вы смотрите так, будто я… Да как вам не стыдно! Пусть этот Санчо знает меня всего неделю… пусть сеньора Альдонса терпеть меня не может… но вы-то?! Как вы могли… подумать?! Обо мне?! Что мне теперь делать, после того, как на меня пало такое подозрение? Что мне, повеситься? Да, я не хотел, чтобы вы уходили! Я и сейчас не хочу! И честно могу сказать вам в глаза: лучше бы вам никуда не ходить! Вот вы не говорите вслух об этой легенде, легенде вашего рода, но я знаю, вы в нее немножечко верите… Как наивный Панса немножечко верит в свое губернаторство. А вы говорите себе: ничего, что все мои предки потерпели неудачу. Ничего, что историю Дон-Кихота называют «блестящим и подробным отчетом о крушении иллюзий». Ничего, думаете вы, я попробую, может быть, у меня получится… Но это тоже иллюзия! Быть оптимистом в наши дни – это так унизительно… Сеньор Алонсо, мне будет больно, если вас затопчет какое-нибудь стадо свиней! Я люблю вас… а за дружбу, за сочувствие… вот такая плата. Да, может быть, этот Санчо все придумал, сам написал письмо и морочит вам голову! А вы… Прощайте.
И он быстро, почти бегом, вышел.
* * *
Алонсо только сейчас ощутил, до какой степени он устал за эти дни.
Он уязвим сегодня. Не надо было устраивать этого прощального вечера; он поддался слабости. Ему захотелось увидеть разоблаченного анонима…
А может быть, он преувеличил свою силу. Потому что, поддавшись эйфории, поверил, что сможет уверить, сможет убедить даже их – Авельянеду, Карраско – в правильности своего пути.
Изначально невыполнимая задача. Они и не должны понимать Дон-Кихота. Дон-Кихоту суждено быть непонятым…
А теперь еще и предательство, которое, он, уходя, оставляет за спиной.
