Шкипера тетя Ванда помнила хорошо, моему рассказу почти не удивилась и совсем не испугалась. Когда я закончила, она опустила веки и дальше разговаривала со мной уже с закрытыми глазами.
– Так, говоришь, у него теперь все дела законные?
– Он так говорит.
– Конечно, что же ему еще говорить… Не знаю, девочка. Решай, как тебе лучше.
Я взяла коричневую, сухую руку тети Ванды, прижалась к ней щекой.
– Как ты скажешь, дайо, так и сделаю.
– Не надо. Тебе жить-то, не мне. Просто знай: такие, как он, долго не живут.
– Я знаю.
– Лучше не рожай от него.
– Это как получится.
– Если что стрясется – отдавай все, жизнь береги. И помни – всегда вернуться можешь, у тебя тут семья.
У меня встал ком в горле.
– Спасибо… Я… Я помню.
– Помоги, повернусь.
Я поддержала тетю Ванду, подоткнула подушки.
– Ох… Спасибо, бог с тобой… Господи, Санька, ну что же ты за цыгана не вышла? Сейчас бы уже сколько детей было… И не рвалась бы ты от нас никуда!
Я привычно заныла:
– Ну-у-у, куда мне за цыгана, тетя Ванда, с моим-то характером… Он меня через три дня назад вернет и миллион в придачу даст – заберите только… Я со свекровью сразу же насмерть разругаюсь и со всеми родственниками…
– Да знаю, сто раз слышала, – ворчливо сказала тетя Ванда, и по этому сварливому тону я поняла, что ей лучше. – Ну ладно, а Милка с ее выводком тебе зачем сдалась?
Я объяснила. Тетя Ванда подумала – и дала добро с условием, что сопровождать девочек и их детей обязательно будет взрослый серьезный мужчина-родственник. В качестве такового она предложила своего брата – того самого, отбившего жену у своего сына. Я была вынуждена согласиться. Лешему было действительно опасно оставаться в Москве: угроза убийства со стороны братьев молодой была не пустым звуком.
Ивана Лешего я знала давно. В то время, когда все это происходило, ему было лет сорок пять. У него была огромная семья, девять человек детей, все уже женатые и замужние, необозримое стадо братьев, сестер, внуков, племянников, дядек и теток – как в Москве, так и далеко за ее пределами. Его жена, сухая, рано постаревшая, всегда молчащая цыганка, боялась его до смерти и ни разу в жизни не сказала ему ни слова поперек, а Леший обращал на нее внимания не больше, чем на муху на потолке. Это был некрасивый, смуглый до черноты, невысокий и довольно коряво сложенный, очень сильный цыган с недоверчивыми, блестящими, как у животного, глазами и небритой физиономией. Леший был весьма неглуп, жаден до умопомрачения, умел и любил делать деньги и в боевые годы перестройки сумел очень неплохо заработать на американских противозачаточных таблетках фирмы «Леший и сыновья», которые изготавливались на кустарной фабричке под Малоярославцем. В молодости он успел «посидеть», сохранил с той поры много нужных связей, умел пользоваться ими и к моменту рождения последней дочери обладал огромным двухэтажным кирпичным домом в Малоярославце, заложил рядом с этим домом фундамент для еще двух поменьше и начал методично перетаскивать к себе всю родню. Родня с радостью перемещалась под крыло к богатому и удачливому родственнику, перестройка закончилась, опасная в советское время спекуляция начала торжественно именоваться бизнесом, Леший процветал… и тут бог решил пошутить: как всегда, неудачно.
