– Не переживай! – сказала Дина. – Мне от тебя ничего не надо. Ни твоего кейса…
Она не смогла придумать, что ей еще не надо от него, и стала складывать в сумку вещи. Гера не подавал признаков жизни. Дине это не нравилось. Когда женщина хлопает дверью, а мужчина не реагирует, женщина возвращается и хлопает еще раз. Потом еще раз. Так может продолжаться долго.
– Ты мне ничего не хочешь сказать на прощание? – спросила она. Гера слышал, как скрипнула под ее ногой лестница.
– Скатертью дорога, – пробормотал он, делая вид, что сжигает все мосты между ними. Но только делал вид, и Дина, возможно, об этом догадывалась. «Все равно придется прийти к ней, – подумал он. – Хотя бы для того, чтобы забрать у ее мачехи свой паспорт».
Внизу хлопнула дверь. Некоторое время Гера продолжал лежать не шевелясь, прислушиваясь к шуршанию гравия под окном, а когда все стихло, вскочил на ноги и кинулся к окну. Казалось, рассвет остановился на какой-то незавершенной фазе, и с того момента, как они с Диной, переругиваясь, стали возвращаться к дому, светлее не стало ни на йоту. Та же серая мгла, как в «севшем» черно-белом кинескопе, те же призрачные тени деревьев и кустов, словно мир погрузился под воду, мутную от серого ила.
Дина быстро шла по дороге, на которой Гера встретил ее несколько часов назад, но не в сторону платформы, а к калитке, ведущей в лес. Сумрак постепенно растворял очертания ее фигуры, но ему показалось, что девушка несколько раз обернулась, словно проверяла, не преследует ли кто-нибудь ее.
Гера, накинув на себя джинсовку, спустился вниз и вышел во двор. Дины уже не было видно. Он добежал до конца улицы и остановился у калитки, глядя в лес. Странно, что она пошла в эту сторону. Отсюда начинается тропа грибников. Лес тянется на семь-десять километров, плотные еловые заросли чередуются с болотистыми озерками, где пройти вообще невозможно.
– Дина! – негромко позвал он.
Казалось, что звук, пролетев метр или два, увяз в серой мгле, как пчела в меду. Все вокруг казалось неживым, искусственным, несуществующим вовсе, как декорации в театре. Еловые ветви, словно ковши бульдозеров, нацелили на Геру свои черные лапы, покрытые дымком паутинок; деревья поменьше ощетинились, как ежи, жесткими, упругими ветками-огрызками, которые тотчас впутались ему в волосы, ухватились за куртку, начали царапать руки и лицо, едва он попытался пройти сквозь строй деревьев. Гера закрыл лицо руками и, низко опустив голову, пошел напролом.
