Завидев Бориса, он двинулся к нему, общаясь в маловразумительной манере, усвоенной на светских вечеринках, когда надо о чем-то говорить, но так, чтобы никто не запомнил – о чем. «Эй, Боб, давно не виделись! Ну, чувак, своей хатой всех накрыл! Слушай, только что-то со стилем… Со стилем что-то не то! Ты же классный декоратор, Боб, ну что такое, разленился, скотина?..»
К громадному удивлению Стеклова, Ромадин прибыл с дамой, которую представил как свою жену. Тоже балерина, судя по плоской груди и характерной манере ставить ступню. У нее была красивая матовая кожа, черные волосы и злой рот. Она была лет на двадцать его моложе и, судя по всему, далеко не глупа.
Борису показалось, что Гарик сейчас полезет целоваться, но тот ограничился похлопываниями по плечу и нежными объятиями талии. Откупорили коньяк и выпили «за встречу и знакомство». Подругу Ромадина звали Марина; она едва прикоснулась губами к краю рюмки. Марина внимательно наблюдала за присутствующими, словно пыталась заранее вычислить сильные и слабые стороны каждого. Несмотря на свою молодость, она казалась законченной интриганкой.
Лариса повела Ромадина осматривать дом и, как выразился Гарик, «бросить шмотки». Тот был для нее примером вполне светского человека.
– Ждешь еще кого-нибудь? – спросил Марк.
– Эдика и Шульца.
Эти двое были друзьями детства. Оба гнили в каких-то конторах со сложными аббревиатурами, мизерной зарплатой и минимальным количеством степеней свободы. Именно поэтому Стеклов ждал их только вечером тридцать первого.
Иногда Борис ставил себя на их место, и тогда жизнь начинала казаться кошмаром. Ежедневная бессмыслица с восьми до пяти. То, что кто-то еще в начале века назвал «отчуждением человека от результата труда». Однообразие, возведенное в принцип… Неслучайно жены обоих работали в тех же конторах. Этот круг был едва ли не более замкнутым, чем богема. При последней встрече Борис намекнул, что неплохо было бы возродить традиции холостяцких попоек. Четыре замужние женщины в доме – это было бы явно многовато по всем канонам.
Но сегодня уже не приедет никто. Мгла затянула стекла; он подумал, что на этот Новый Год, наверное, не будет снега. Зато никто не отменял человеческого общения – того, без чего он не мог, и того, от чего бежал, зная, что рано или поздно все окажется подделкой. Он с горечью осознал, что очень далек от настоящей независимости – такого состояния, когда никто не нужен, даже статисты в безжизненной драме успеха…
