Только подопытным мышкам пришлось денек поголодать. Потому, что позвонила Анна Михайловна. Господи боже ты мой, никогда мне и в голову придти не могло, что эта чопорная профессорша может так... нет, не говорить даже - рыдать, рыдать надрывно и неразборчиво. Не успев еще уловить смысл этих рыданий, я понял: случилось страшное. И понял, с кем случилось. И не ошибся.
Как же это? Машка, Машенька моя, как же тебя угораздило? Сотрясение мозга... Тяжелейшая травма черепа... В сознание не приходит... Необходима трепанация, но вероятность успеха - двадцать процентов... За что, Господи, за что?!
Надо ли говорить, что едва дождавшись торопливых гудков отбоя, я швырнул трубку и помчался в больницу? Даже за плащом не забежал. И шефа не предупредил, что сматываюсь - его на месте не было, так что я, ждать его буду? Ничего, не уволит. А уволит - ему же хуже. Где он второго такого лопуха найдет, согласного пахать за одни радужные перспективы?
Уже поймав такси, я вспомнил, что кошелек оставил в плаще. Так что, пришлось извиниться, проглотить шоферскую матерщину и бежать на трамвай. Трамваем - это час, не меньше, но не возвращаться же в институт. Второй раз так быстро вырваться не удастся: наши лабораторные дамы наверняка уже успели выработать несколько альтернативных версий произошедшего и теперь вопьются на предмет подробностей. Нет, женщины они в общем хорошие, душевные, вот только страдают хронической любознательностью. Так что ну их...
Трамвай, дребезжа, как пустая жестянка, трясся по кривым уличкам, замызганным и незнакомым. Никогда я раньше в этом районе не был, не привелось как-то. Ну и пес с ним, век бы его не видеть, этот район. Господи, как же муторно было на душе! Ведь если совсем-совсем честно, это же я виноват в том, что случилось. Я и никто кроме. Если бы не эта идиотская истерика, которую я позавчера закатил Машке, если бы не глупая наша ссора, черта с два она пошла бы одна на свадьбу к этой дуре. На такие мероприятия мы уже давно или ходим вместе, или вообще не ходим. Но вот обиделась на меня Машка. А может даже и не просто обиделась, а решила, что все, что кончилось у нас, что не нужна она мне больше... И пошла туда, пошла одна, и засиделась допоздна. И возвращалась одна в темноте. И в темном подъезде какой-то гад ударил ее по затылку тяжелым и твердым, ограбил и убежал. А Машка, Машенька моя, осталась лежать там, в подъезде, одна, и лежала не меньше часа, пока не нашли ее хватившиеся родители. А я в это время в теплой постельке блаженствовал, подонок, сволочь, дубина эгоистическая...
