Это состояние Ростик хорошо знал – и спать хочется так, что даже глаза болят, и твердо знаешь, что нельзя. Какая все-таки странная штука – сон, что-то при этом происходит такое, чего и словами не выразишь, вот и приходится бодрствовать. Некогда про такую боль в глазах говорили – «можно спички вставлять», это из студенческого фольклора, когда приходится добивать подготовку к экзамену в последнюю ночь, и веки, чтобы они не опускались, нужно подпирать спичками… Тот еще юмор, конечно, но с другой строны – откуда ему-то знать, он никогда студентом не был, может, так и должно быть?
В подвале было холодно или он просто замерз от не до конца еще установившейся весны? Или ветер какой-то бьет в незакрывающуюся дверь подвала… Хотя откуда в Полдневье ветер? Он просто ничего не соображает, отупел от бессонницы и чего-то, что запрещает ему спать. При этом нервы слегка «гуляют», как говорил отец, например, он отлично слышит, если кто-то подходит наверху к входу в его, ставший чуть ли не персональным, подвал… Черт, он даже не может понять, кто это?
Он завертелся на ложе из шкур, не тех, на которых лежал Гулливер, а собственных, которые ему постелила Ладушка. Шкур много, но почему-то все равно холодно. Он поднял голову и стал приглядываться, кто спускается по ступеням. Эх, если бы он был сейчас в теле Гулливера, ему бы и смотреть не пришлось, он бы сразу все понял.
Вошла Баяпошка, она тащила громоздкий поднос, уставленный снедью. Поставила его на специальные козлы, которые тут, в подвале, были устроены вместо стола. Грубые козлы, струганы топором, что обещает или избежать занозы, или наоборот – если уж занозишься, то так, что впору хирурга звать.
– Рост, – позвала девушка, – ты трое суток не ел. А я тебе гречневых блинчиков сделала и морса из кизила… Ты раньше любил.
Он все-таки вынужден был подняться и сесть на табуретку у стола, стараясь разобрать выражение ее лица в свете горевшей плошки. Она тут же подсела, от нее пахло свежестью и теплом, но это было чужое теперь тепло.
– Скоро все и случится, – пояснил он. – Мне нельзя уходить.
– Но поесть-то можно?
Да, он отупел больше, чем полагал в своей полудреме.
– Ты тоже почувствовала?
– Ничего я не чувствую… И наши тоже – ничего.
Это правда, с тем, как аймихо относятся к гигантам, этому вот новому приобретению человечества, придется разбираться особо. Что-то тут ему не нравилось, хотя он и не понимал что. Или он уже до того устал, что ему наплевать на все? Впрочем, тоже нет – не наплевать, тут что-то другое.
