Но тут его вперед, довольно решительно, стал подталкивать сам Лео, догадавшись, должно быть, что человек нуждается в его помощи. Так касатка и протащила Ростика до суши, тем более что глубина тут была немалой уже метрах в пятидесяти от лестницы. И десяти минут не прошло, как человек, голый, словно только что родившийся, покачиваясь от холода и внезапной слабости, поднимался по каменным ступеням, благославляя неизвестных строителей, которые эту лестницу выстроили в незапамятные времена.
В Храме все было хорошо, даже очень хорошо, потому что когда Роста обтерли, когда Винрадка принялась его кормить, выяснилось, что тут гостит не кто-нибудь, а мама, только она прибыла в Храм с табуном лошадок, командуя при этом и немалой командой бакумуров, которые помогали ей.
Рост, как ни был он еще неадаптирован к человеческому миру, немного забеспокоился, но Винрадка и дети, которых было, как всегда, больше, чем казалось возможным тут уместить, объяснили ему на разные голоса, что волосатики маму очень любят, уважают ее способность объясняться с конями и не сделают ей ничего плохого.
Но больше всего Ростику пришлось по душе, что, после того как он выбрался из касатки Лео, он был способен, как неявную тень, как слабую размытость в воздухе, словно пар раскаленного масла над сковородой, видеть аглоров… Или ощущал их непривычно обострившимся и на удивление позволяющим ориентироваться обонянием. Вот их присутствие, их несомненная забота об охране Храма и всех, кто в нем обитал или хотя бы гостил, внушали куда более верную надежду в маминой безопасности.
Дети не давали покоя довольно долго, и Ростик, слабо улыбаясь, рассматривал их, удивляясь про себя новизне существования этих человечков в мире. Все они, и Роса, чувствующая себя старшей и самой ответственной среди всего молодняка, покрикивающая даже на аглорышей, которые уже до двух третей были скрыты плащами невидимости, и Машка с Пашкой, от которых не отходил и Степан, румяный и очень солидный даже в свои семь лет, прогуливающийся как бы сам по себе, – дети мамы от ее второго брака, и Гаврила, Ростиков сын от Баяпошки, который тайно вздыхал о том, чтобы обратить на себя внимание отца в большей степени, чем прочие малявки, уже почти подросток, подумывающий, чтобы договориться с таким мощным авторитетом как Ромка, чтобы ему позволили убраться из Храма хотя бы на оставшиеся летние деньки и заняться достойным мужчины делом… Все они, вся эта новая человеческая поросль Полдневья кипела нерастраченной силой, энергией жизни и молодостью до такой степени, что Рост даже не понимал, как ему себя с ними и вести.
