— Как хотите. Скажите, а чем я, собственно, могу вам помочь?
— Вы занимаете угловой кабинет, обращенный окнами и на проходную, и на здание, где было совершено убийство. В тот вечер вы работали в своем кабинете. Я понимаю, что мой вопрос несколько стандартен, вас об этом уже неоднократно спрашивали. Но, возможно, вы вспомните какие-то детали? Мне важно знать все.
— Нет, я ничего не забыла, — с ходу ответила Моисеева. — И никого не видела. У меня нет привычки смотреть в окно во время работы, — строго добавила она.
Дронго едва заметно улыбнулся. Трудно было представить себе эту даму, праздно глядящей в окошко.
— Технический отдел работает под вашим руководством. Как вы считаете, что могло спровоцировать убийцу на подобное преступление?
— Я не считаю, а знаю, — убежденно сказала Моисеева, стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую перед ней на столике. — Спровоцировать могла только сам Хохлова. Я неоднократно делала замечание нашим девушкам, но разве они меня послушались бы? А Сергей Алексеевич проявлял тут излишнюю либеральность. И об этом я ему говорила.
— В каком смысле?
— Молодая девушка не должна вести себя подобным образом, — объяснила профессор. — Конечно, это большая трагедия, и мы все были ошеломлены, но когда-нибудь нечто подобное могло случиться. Все эти мини-юбки, обтягивающие телеса брюки, прозрачные блузки, которые не только не скрывали, но и… Извините меня, я привыкла говорить то, что думаю.
— Да, да, разумеется. Но вы сказали им. Кому именно — «им»? Насколько я понял, речь пока идет только о Хохловой?
— Да, верно, — смутилась Моисеева, потушив сигарету. — Бедная девочка.
Сыркин, сидевший чуть в стороне, заерзал на стуле, но не посмел ничего вставить.
— У нас есть в институте несколько молодых особ, которые больше думают о своем макияже, чем о работе, — твердо заявила Моисеева. — К сожалению, не очень-то удается построить их режим так, чтобы в рабочее время от них было больше отдачи. И пользы, — добавила она, чуть повысив голос.
— Вы никого не подозреваете? — вдруг спросил Дронго.
— Конечно, никого, — удивилась профессор. — По-моему, все уже и так ясно. Преступление совершил наш бывший охранник. У него, кажется. была судимость. Никто из сотрудников нашего института такое сделать не мог. Это дикость, варварство, извращение. Я даже не знаю, как назвать этого убийцу. Его лечить нужно, а не сажать в тюрьму.
— А почему вы уверены, что именно он совершил убийство?
— Больше некому, — твердо заявила она. — Я работаю здесь уже много лет и хорошо знаю наш коллектив. Нельзя сказать, что у нас работают исключительно одаренные и порядочные люди. Но то, что у нас в коллективе не может быть маньяков и насильников, — это безусловно. Я в этом не сомневаюсь.
