* * *
Человек так жаждет счастья, что, лишь оно наступит, думает, будто это навсегда. И привыкает к нему, и не ожидает ничего дурного от нового дня, и когда двуликая судьба вдруг поворачивается к нему недобрым своим боком, а то и показывает зубы в злой насмешке или бьет наотмашь, со всего размаху – бьет внезапной бедой, – он первое мгновение не верит, что все – иссякло счастье, словно пересох– ший родник. Осталось только горе.
Тот день напоминал все остальные. С утра Елена была весела, потому что разбудил ее князь Иван. Они долго ласкались-миловались, слушая, как хохочет в своей опочивальне Иванушка. Если его поднимала с постели нянюшка Аграфена Челяднина, он всегда был радостен.
Вышли к завтраку. Нынче к столу зван был Василий Шуйский. Он уже ожидал в трапезной. Встретил княгиню и ее милого друга низкими, почтительными поклонами, смотрел на Елену и Ивана истово, преданно. И Елена подумала, как было бы славно исполнить заветную мечту свою – сочетаться браком с ее ясным соколом. Надо посоветоваться с князем Василием, с другими их союзниками и друзьями.
Елена села на свое место, куда садилась обычно, глотнула молока, присыпала свежий слоистый творог солью. Она любила начинать завтрак с соленого творога – с детства к этому привыкла, а своих домашних никак не могла приохотить к этому блюду. Однако сегодня творог показался ей невкусным. Соль имела какой-то странный, горьковатый при-вкус. А впрочем, наверное, Елене это показалось.
– Не естся мне нынче что-то, – проронила она, отодвигая миску.
Князь Василий Шуйский покачал головой:
– Прости, княгиня-матушка, но, коли так есть станешь, скоро ноги таскать не сможешь. А ты нам живая нужна.
– И я не стану есть! – застучал вдруг ложкой об стол Иванушка. Иван-большой тоже смотрел с укоризною.
Пришлось Елене через силу проглотить еще творога, но, хоть она и запила его молоком, комья, чудилось, стали поперек горла, а во рту царил горьковатый вкус, и ничем, даже медом, нельзя было от вкуса того избавиться.
Вскоре после завтрака у нее вдруг закружилась голова, а к полудню и вовсе сделалось дурно. Лицо побелело, по нему пробегали судороги. Елена лишилась сознания, ее била дрожь. Набежали придворные лекари, и стоило им увидеть почерневшие, запекшиеся губы великой княгини, как они тут же с ужасом переглянулись.
Обоим пришла в голову одна и та же мысль. Княгиня Елена умирала у них на глазах – и умирала она от яда…
Едва миновал час после полудня, как все было кончено. Она даже глаз не открыла, ее даже не успели причастить, исповедовать. Она даже не простилась с теми, кого любила, кто любил ее больше жизни!
