Мне показалось, что брови начальника уголовной полиции выползут с его лба, словно живые мохнатые гусеницы…
– Позвольте, ваши превосходительства, – послышался в это мгновение голос Смольникова. – Позвольте мне заняться этим делом. Я, кажется, понимаю, о чем ведет речь госпожа Ковалевская. С вашего разрешения, я пошлю на Малую Печерскую с точными указаниями кучера Филимонова. Не сомневаюсь, он отыщет требуемое.
Брови Хоботова медленно, но верно воротились на лоб.
– Из… извольте, Георгий Владимирович, действуйте, – проговорил прокурор озадаченно. – А вы, любезная Елизавета Васильевна, не соблаговолите ли объясниться?
Вышеназванный Георгий Владимирович (он же товарищ прокурора Смольников) задержался в дверях.
– Ваше превосходительство, – проговорил он чуть ли не с мольбой, – сделайте божескую милость, не расспрашивайте госпожу Ковалевскую до той минуты, покуда я не вернусь. Клянусь, я живой ногой! Только отправлю кучера на поиски наклейки – и назад!
Я дерзко поглядела в черные, непроницаемые глаза.
«Хочешь насладиться зрелищем моего унижения, негодяй, насильник, пошляк? – говорил мой взгляд. – Ну так это тебе не удастся!»
Конечно, можно не сомневаться: Филя ничего не найдет. Даже и искать не станет! Несомненно, Смольников, жадно алчущий моего провала, даст ему на сей счет самые непререкаемые указания. То есть с надеждой на это вещественное доказательство можно проститься. Однако я считала ниже своего достоинства спорить сейчас со Смольниковым.
Пусть идет! Пусть делает что хочет! В конце концов, бог, который помогает правым, должен быть на моей стороне!
– Ну хорошо, – проронил между тем прокурор. – Мы подождем вашего возвращения, но вы уж поспешите, сударь.
– Глазом не успеете моргнуть, как я здесь буду!
Когда до нас донеслись эти слова, Смольникова уже не было в кабинете.
Воцарилось молчание. Я взяла со стола один из карелинских отпечатков письма и принялась его разглядывать, цепляясь взглядом к самым незначительным особенностям почерка. Конечно, человек, писавший это письмо, попытался елико возможно нивелировать индивидуальность своей руки, однако что-то есть вот в этой манере заострять букву У внизу, в этой чуть наклонной крышечке Д, в том, как написана ижица строчная…
Дверь распахнулась, ворвался запыхавшийся Смольников, и в это самое мгновение раздался звонок.
Птицын схватил трубку:
– Да! Слушаю вас, Флориан Ардальонович!
– Успел? – громким шепотом спросил Смольников, глядя на меня. – Вы еще ничего не рассказали?
