Но было уже поздно. Екатерина согласилась на эту поездку только потому, что сама немного испугалась заполыхавшего вокруг нее пожара слухов и сплетен. Однако она прекрасно понимала, что ничего не сможет поделать со своим сердцем.
В Италии она только и думала о том, когда сможет вернуться в Россию. Однако вместо этого ей пришлось поехать во Францию.
В июне 1867 года Александр II по приглашению императора Наполеона и его супруги, императрицы Евгении, посетил Всемирную выставку в Париже. Поскольку в памяти европейских вольнодумцев, которые, по традиции, обожали вмешиваться в дела славянских держав, еще были живы недавние события в Польше и подавление антиправительственных выступлений, некоторые из французов сочли уместным выкрикивать публично оскорбительные для русского царя лозунги. Но еще дальше пошел некий польский эмигрант Березовский, который дважды выстрелил в Александра.
Спокойней всех отнесся к этому объект покушения. Во-первых, Березовский промазал. Во-вторых, Александр в прошлом году уже испытал подобное «удовольствие», когда Каракозов стрелял в него в Петербурге. Император славился хладнокровием и мужеством. Кроме того, была одна тайна. Некогда ему было предсказано погибнуть только от седьмого покушения. Конечно, он отнесся к мрачной перспективе с юмором – а как еще к этому можно относиться? Но втихомолку был убежден, что пока бояться не стоит: время еще есть.
Однако у императрицы Евгении случился нервный припадок от страха. Теперь она только и думала, как бы сократить визит, о котором так мечтала и который так старательно устраивала. Но русский император не спешил покидать Париж. О причине знали только чины полиции, обеспечивающие тайную охрану высочайшей особы.
Причина жила в скромной гостинице на рю Басс-дю-Рюмпар и звалась la princesse[6] Екатериной Долгорукой.
На другой же день, как стало известно о выстрелах Березовского, она буквально сбежала из Неаполя от бдительной маркизы Вулькано и бросилась в Париж. Александр жил в Елисейском дворце, и Екатерина каждый вечер приходила туда через скромную калитку на углу авеню Габриэль и Мариньи. При встречах он снова и снова повторял, что женится на ней, как только будет свободен. И добавил:
– С тех пор, как я полюбил тебя, другие женщины перестали для меня существовать. И целый год, пока ты отталкивала меня и пока была в Неаполе, я не приблизился ни к одной женщине. Я даже помыслить об этом не мог!
Надо ли добавлять, что и Екатерина хранила нерушимую верность их любви?
