Алексей Григорьевич такое понятие, как любовь, в расчет не принимал. Это все новомодные новости какие-то! Французские либо немецкие выдумки. В старое время никакой любви и в помине не было, а ничего, род человеческий плодился и размножался. Неужели Катька не понимает, что счастье не в поцелуйчиках с красивеньким франтом, а во власти, в богатстве, в силе?!
Он бы с превеликим удовольствием вбил свои мысли Екатерине с помощью батогов, однако опасался переусердствовать. Кто знает, если все так пойдет, как рассчитывает Алексей Григорьевич, если все сложится, не придется ли ему в ногах у императрицы Екатерины ползать, вымаливая прощение за каждый тычок, каждую оплеуху, каждое ехидное словцо? Лучше, чтобы таких грешков было поменьше, потому что нрав у доченьки такой же крутенький, как у батюшки. Сейчас ее прогневишь – как бы через год с головой не проститься!
Точно так же, как Алексей Григорьевич не принимал в расчет чувств дочери, так он и не заботился о чувствах юного государя. А между тем Петр в общении с княжной Екатериной не находил ни малейшего удовольствия. Вот наперегонки с ней скакать верхом – дело другое, всадница она отменная. А все прочее… Честно говоря, княжну Екатерину император не находил ни красивой, ни даже привлекательной. Его вообще раздражали точеные высокомерные красавицы. Именно такой была его прежняя невеста Мария Меншикова, по слухам, нашедшая свою смерть в далеком сибирском Березове. И этот городишко за тридевять земель, и судьба Меншиковых волновали молодого императора не просто мало, а вообще никак не волновали. Его неразвитый ум не способен был к длительному напряжению, и вспышки мудрости, прозорливости или просто трезвой разумности не только не просветляли его, но вызывали огромную усталость, вплоть до головной боли. Чудилось, состояние равнодушия и даже отупения, которое приходило им на смену, было для Петра спасением в том мире, в котором он был вынужден отныне находиться, – в мире непрерывного напряжения всех сил, в мире недоверия всем и каждому, в мире постоянной опасности. Петр не верил, не мог поверить, что на вершины богатства и власти его занесло навсегда. Каждое утро он просыпался с мыслью, что это закончилось так же внезапно, как началось, и он никто, снова никто, забытый сын царевича Алексея, того самого, которого не пощадил, которого убил собственный отец… Самыми лучшими минутами в жизни Петра были тихие утренние мгновения, когда он уже вполне проснулся, осознал, что в бездны ничтожества не сброшен, и, свернувшись клубком в своей роскошной постели, мог вполне насладиться покоем. Минуты эти были кратки, на императора обрушивалась жизнь дворца и двора – шумная, кричащая, слишком яркая, назойливая… А он вообще недолюбливал слишком громких звуков, слишком ярких красок, слишком необычных или даже обладающих незаурядной внешностью людей – именно потому, что смутно ощущал некую угрозу во всем, что
