Бурлюку стихи понравились! Теперь надо было соорудить наряд поскандальней – и выходить в свет.
Не прошло и недели, как Ольга (все тем же привычным способом) заработала на рыболовную сеть, на краску для губ и грудей (картинку она помнила еще с типографских времен, видела в каком-то фривольном, тайно печатавшемся журнальчике), а перьев они с милым другом-студентиком надергали из петушиных хвостов, нарочно сходив за этим добром аж на самую городскую окраину.
Голова у Ольги была битком набита всем тем, что ей удалось прочесть во время типографских «университетов». Под прежней, сапожниковой фамилией она жить не желала, назвалась Голубовской. Про отца рассказывала, что он-де был пролетарий, который жизнь свою загубил на фабрике капиталиста-империалиста. Ольга придумала этому выдуманному отцу очень красивую смерть: дескать, он свалился в чан с кислотой на кожевенной фабрике, а может, и сбросили злые люди, чтоб не агитировал на борьбу за права рабочих. На капиталистическом же производстве и она сама пальца лишилась. Ну, хотя бы тут вранья не было, а что она была из типографских, так это было просто очень здорово, типографских рабочих уважали, они считались чем-то вроде элиты пролетариата.
Все эти социально-политические тонкости Ольга усвоила столь же стремительно, как и основы стихосложения. У студентика сыскалось несколько книжонок Карла Маркса и еще какого-то Ленина, имелись вчетверо сложенные и хранимые под матрасом, истертые от частого елозенья по полу номера «Правды»… Ольга ахнуть не успела, как мало что заделалась футуристкой под псевдонимом Елена Феррари, но и стала хаживать со своим студентиком и на маевки, и на сходки, и на студенческие пирушки, где непременно провозглашались тосты за свержение самодержавия… Новым приятелям, коих полагалось называть товарищами, она была безмерно благодарна – за то прежде всего, что не корили происхождением. Наоборот: такие же, как она, выходцы из черты оседлости на всех этих сборищах были гостями частыми, еще и других жить учили, ну а что все, как один, меняли себе фамилии на русские, так ведь не токмо одни поэты любят псевдонимы…
Какая интересная теперь началась жизнь! Товарищи снова пристроили ее в типографию – на сей раз корректором, потому что, несмотря на скудость образования, она была не дура и очень внимательная, хваткая девчонка. «А языки учи, – сказал один из товарищей. – Станем мировую революцию делать, пошлем тебя… ну, в Стамбул или в Париж. Хочешь?»
