Вообще же, я была рада помощи Михаила Дмитриевича. Он понял ситуацию правильно, поэтому, прежде чем были вызваны полицейские, было решено, что правду о случившемся не должен знать никто, кроме уже посвященных. Полицейским сказали, что, мол, была совершена попытка ограбления, лакея же задушили, потому что он пытался помешать преступникам. Ограбление не удалось, так как в самый неожиданный момент прибыл господин Гвоздикин и поэтому воры скрылись через черный вход. Внешне этот вариант выглядел вполне правдоподобно.
А относительно исчезновения маленького Ники Валерий Никифорович предложил сказать, что отправил его вместе с Глашей в деревню к родственникам по фамилии Сухаревы. Их имение считалось одним из самых дальних в губернии, и жили Иван Степаныч и Евдокия Тимофеевна очень уединенно. Детей не имели, несмотря на преклонный возраст, и успели по-настоящему привязаться к Нике за время их посещения Селезневыми пару недель назад. Валерий Никифорович обещался съездить к ним и предупредить обо всем. Так что и здесь все могло бы сойти за правду.
Словом, внешне мы постарались сохранить требуемую конфиденциальность. Конечно, судя по записке, нам сейчас просто следовало бы ждать следующего шага преступников, но, лично я не собиралась сидеть сложа руки. И потом, отчего-то мне казалось, что угроза, высказанная злодеями, всего лишь пустой звук. Здесь следует признать, что давно пора привести полный текст оставленной в детской записки. На обнаруженном мной листе было написано:
«Господа Селезневы, если Вы хотите, чтобы Ваш сын не пострадал, то постараетесь сохранить конфиденциальность. Помните, от Вашего молчания зависит жизнь Вашего ребенка».
И все. То есть, я прекрасно поняла, что это похищение, однако, его цель оставалась для меня непонятой. Если преступники собираются требовать выкуп за Николая Валерьевича, то почему они ничего об этом не написали? Если же никакого выкупа им не нужно, то зачем понадобилось похищать мальчика?
Я нервно расхаживала по комнате, перечитывая эту злосчастную записку снова и снова, пытаясь представить себе картину происходящего. Что же случилось в той комнате? Мой мозг судорожно пытался найти хоть какую-то зацепку, но тщетно. Однако у меня была странная уверенность относительно двух пунктов. Первый – я была уверена в том, что кто-то из слуг знал злодеев и впустил их в дом. Второй – я была уверена в том, что кто-то из преступников принадлежит к нашему сословию, поскольку прекрасно владеет французским языком.
