– Как жаль, что здесь таковых не имеется, – расстроился Дэви. – Так кто ее нарисовал?
– Скарлет Ходж, – вздохнула Тильда.
Сбитый с толку Дэви даже рот раскрыл:
– Это кто же назвал беспомощного ребенка «Скарлет Ходж»?!
Тильда вырвала у него руку.
– Но Гвенни, разумеется, назвала тебя Матильдой, – задумчиво заключил он.
– Меня назвал Матильдой отец. В честь моей бабушки, так что могли бы выказать некоторое уважение к его воле.
– Угу, как же, как же. А второе имя?
– Вероника. – Не услышав ожидаемых комментариев, Тильда добавила: – В честь Ронни Спектор. «Будь моей малышкой».
– Примите мои соболезнования, – поклонился Дэви.
– Я чудом избежала участи носить гордое имя Артемизии Дион. Так что можете держать свои соболезнования при себе, – отмахнулась Тильда.
– О’кей, – согласился Дэви. – Итак, Скарлет их нарисовала, а Клеа купила одну. Откуда взялась другая?
Тильда пожала плечами.
– Полагаю, была у Мейсона Фиппса.
– Значит, одну мы вернули, – констатировал он, видя, как она напряглась. – Бетти, ты охотишься за вещами, которые тебе не принадлежат. А это дурно.
Тильда не мигая смотрела на него. Ситуацию несколько разрядила Гвен.
– Все устроено. Они будут в восемь. Мейсон сгорает от нетерпения. – В отличие от Мейсона Гвен явно не испытывала нетерпения. – Ты вынула карточки? – поинтересовалась она у дочери.
– Иду за ними, – так же напряженно ответила Тильда. Обе казались на редкость несчастными.
– Не привыкли к преступной жизни, верно, девочки? – усмехнулся Дэви.
– Господи, конечно, нет, – вздохнула Гвен и снова направилась в галерею.
– Вы тоже можете идти, – разрешила Тильда, и Дэви подумал, не заняться ли ему прямо сейчас разведенной Ив. Но тут свет снова упал на сумасшедшие голубые глаза Тильды, и она показалась ему упрямой, невыносимой, раздражающей – и бесконечно более интересной, чем Ив, если, разумеется, он сможет удержать ее от членовредительства. К тому же Дэви уже знал, как она умеет целоваться.
– Итак, – сказал он, соскальзывая по двери, чтобы сесть на пол, – поговори со мной, Матильда Вероника. Расскажи мне все без утайки.
Клеа сидела за туалетным столиком, исходя злобой. Злобой, порожденной страхом и паникой. Мейсон потерял голову от этой жуткой особы Гуднайт!
Будь Гвен двадцать, это еще было бы понятно.
Клеа посмотрелась в зеркало. Сорок пять лет неусыпных забот о собственном теле не могли сделать ее двадцатилетней. Страшно подумать, с какой легкостью она промотала, вернее, пустила по ветру свою юность. Немало богатых людей пытались ее заполучить, но Клеа взбрело в голову стать актрисой. Ей хотелось показать всему миру, что она тоже что-то собой представляет.
