Дома я все-таки чувствую себя совершенно разбитым. Усталость, накопленная за день, так велика, что мне не хочется есть. Жирный вкус супа вызывает у меня легкое отвращение, а котлеты с картошкой, оставленные на сковороде, уже по внешнему виду кажутся пропитанными какой-то тухлостью. К ним не хочется даже притрагиваться. В общем, я лишь выпиваю стакан молока и съедаю яблоко. Сейчас мне этого вполне достаточно. А затем включаю старенький телевизор и валюсь в кресло напротив него.
Такое времяпрепровождение я позволяю себе не часто. Телевидение, как и всякая коммерческая продукция, рассчитанная на массовое потребление, выставляет стандарты, которые соответствуют, в основном, среднему вкусу. Даже, пожалуй, не среднему, а чуть ниже среднего, и суммирующий вектор его, как выражается Авенир, направлен не вверх, а вниз. Если систематически смотреть «ящик» – глупеешь. К тому же телевидение страдает той же болезнью, что и литература. Не знаю, как обстоит дело в западных странах, за рубежом я практически не бывал, однако наши каналы, за редкими исключениями, показывают такой угнетающий материал, от которого может «поехать» и вполне здоровая психика. Вот и сейчас на экран вылезают две по-клоунски размалеванные физиономии и, выворачивая губы, громко, с каким-то мокрым присасыванием целуются. «Я тебя люблю, Коля», – говорит одна из них мужским басом, а вторая – кстати, тоже, вероятно, мужчина – пищит, обморочно закатывая глаза: «Ах, ты меня смущаешь…» – Причем комната, где все это происходит, будто вымазана протухшим яичным желтком, а на мало аппетитных, бугристых потеках его, точно водоросли, покачиваются какие-то макароны. Наверное, это юмористическая передача. На другом канале, впрочем, нисколько не лучше: низенький, противно упитанный, круглоголовый, обтянутый блестящим смокингом человек, подняв к потолку обе руки, патетически вопрошает: «Ну так все-таки кто, по-вашему, первым побывал на Северном полюсе? Предлагаются следующие ответы: Фритьоф Нансен, Руаль Амундсен, Роберт Пири!»…
– Пири, – говорю я, пожав плечами.
Однако женщина напротив ведущего думает, оказывается, иначе. Она краснеет от напряжения, морщится, кусает толстые губы, глаза ее, как у школьницы, беспомощно хлопают, и, наконец, она с отчаянием выпаливает:
– Амундсен!..
– Ответ неверен! – торжествующе заявляет ведущий.
В зале, доверху забитом публикой – аплодисменты и оживленное перешептывание.
Женщине, по-моему, никто не сочувствует.
