Было, как и всегда: прохожие окидывали любопытным, а иногда и цепляющимся, как репейник, взглядом округлую и слегка раскачивающуюся фигуру медленно проходящей женщины, встречные мужчины, не скрывая своих чувств, пристально заглядывали в красивое, — казалось, напоказ обнажившее свою притягивающую красоту, — лицо и невзначай старались задеть локтем или бедром, — и Ольга Самсоновна не сторонилась прохожих, не отводила в сторону своих голубых, возбужденно поблескивающих глаз.
Как всегда, ей было приятно чувствовать на себе мимолетные укусы чьих-то мгновенно удлиняющихся восхищенных взглядов, была приятна собственная красота, не утерянная за годы замужества, волновало и было приятно то чувство легкости и свободы, испытываемое всегда, когда, покинув семью и неуютные стены на Обводном, выходила на улицу, чтоб затеряться в толпе.
Толпа, — запруженная людьми разноголосая улица, — походила всегда на далеко растянутую резину: тоненьким и длинным резиновым волоконцем растягивалось тогда сознание Ольги Самсоновны, плотно сцепленные меж собой мысли постепенно, но все больше разобщались, удалялись одна от другой все дальше и, лишенные связи, мельчали и вовсе пропадали на долгое время.
Оттого в первый момент наступали легкость и свобода; но вместе с тем не приходило и бездумье: словно кто-то отпустил один конец резины, она мгновенно и судорожно сбежалась, — и вновь вплотную, ударом, подскочили друг к другу мысли — порой неожиданные, новые, подсказанные улицей, толпой, порой — прежние, знакомые, отыскавшие в сознании свое место.
Так и в этот вечер было с Ольгой Самсоновной.
Шла она по проспекту, и мысли сначала, как пыль, садились на каждый случайно попадавшийся на глаза предмет — бесстрастно, спокойно. Некоторое время почти не замечала даже давно разгаданных, мгновенно возбужденных длинных взглядов прохожих; потом — они привлекли к себе внимание, но как-либо особенно не взволновали, потому что привыкла к ним и принимала как должное. Но через секунды вспомнила о том, к чему все это время неоднократно мысленно возвращалась, чем сама себя не раз прельщала и страшила. И, вспомнив, подумала тотчас же о том, что муж, Сухов, тоже знает уже эту ее мысль, что разгадана она, — и, может быть, не только им одним, но и совсем посторонним человеком, — что оттого, может быть, приблизился уже тот час, когда нельзя будет только думать об этом, прельщать и страшить себя, когда, нужно будет дать самой себе ответ…
