Вечером пришёл Вадим, делали фотографии. Мы оба злые и нервные до предела. Решили меньше разговаривать друг с другом, чтобы не поругаться. Ведь каждый понимает, что это просто «болезнь ночи». Она скоро кончится, и надо за это время не омрачить дружбы. Хорошо, что здесь нет женщин.
День сто восемьдесят первый. С утра возился с метелемером. Установил его на метеостанции лишь к часу. Очень замёрз. У нас ясно, а на острове Дригальского погода плохая.
В одиннадцать самолёт ушёл на Дригальский и сел там вслепую. К обеду он вернулся с ребятами. Не виделись месяц, отвыкли, присматриваемся.
Чувствую себя разбитым: сильно ударился головой о наст при встрече самолёта. После ужина сидели, беседовали, с трудом привыкаем друг к другу. Ребята взахлёб рассказывают о своём житьё на Дригальском.
День сто восемьдесят второй. Большой праздник, день зимнего солнцестояния. Прошла половина зимы, сегодня самый короткий день. Получили много радиограмм и поздравлений со всех станций. Прислали большие и душевные радиограммы главы многих государств. Я в свою очередь тоже послал радиограмму, но домой.
До обеда работал в мастерской. После обеда сделали две трубки Пито. Часов в шесть пошёл к Вадиму в дон водителей. Там идёт празднование середины зимы. Вадим уже вёл песню, когда я вошёл. Песни старые: «Степь, да степь». «Калинушка», «Ермак»… Странно звучат они здесь.
День сто восемьдесят третий. Встал с трудом. Погода в общем хорошая, ясно, но ветер штормовой. Позёмка. Надо идти на припай, измерять температуру в толще льда и положение его нижней границы с помощью вмороженной косы. Собирался очень тщательно. Положил в рюкзак спальный мешок, взял два стула и, навьюченный, вышел из дома. Ветер стал сильнее, и я сразу пожалел, что пошёл, но возвращаться было поздно. Дошёл до сопки Хмары и последняя решимость покинула меня. Слева с обрыва ветер гонит на припай громадные и грозные облака снега. Он то иногда стихает, и тогда видно даже дальше острова Хасуэлла, то валит с ног, и тогда не видно даже ближайшего айсберга и вешек, которыми через каждые пятьдесят метров отмечен путь к косе на припае.
Очень неприятно одному выходить на лёд. Дело в том что здесь сильные приливы и отливы. Амплитуда колебаний достигает двух метров, и поэтому лёд два раза в сутки поднимается и опускается относительно неподвижного берега на те же два метра. Прибрежная полоса льда шириной метров десять всегда вздыблена, покрыта большими и малыми трещинами. Состояние льда в ней все время меняется. Даже утром трещины не те, что днём. Поэтому если идёшь один, то всегда надо быть особенно осторожным, ведь помощи ждать неоткуда. Но кое-как, щупая ножкой стула снег, обходя места, где эта ножка вдруг свободно шла вниз, я перебрался на надёжный лёд. Шёл медленно, раза три останавливался, смотрел назад. Каждая клеточка моего существа кричала: «Пора возвращаться», но решаю дойти до следующего столба. И так все время обманывая себя добрался до косы. Снова раздумье, как быть. Главное — не распускаться. Ведь если распустишься один раз, то так же будет и второй, и третий… Это уже наклонная плоскость.
