— Каждый человек, — ответил монах.
— Туманишь!
Фил уже сам не рад был, что затеял этот разговор. Монах, который поначалу, чисто по-людски, так понравился Филу своим умением держаться, теперь уже смущал его своей непреклонной уверенностью. Теперь Филу, наоборот, уже не терпелось поскорее поставить его на колени! Но не силой, а только правдивыми словами, точными, как выстрелы, бьющие наповал.
— Любовь к ближнему! — зло произнес Фил. — Вот она, стало быть, какая необъятная!.. Но где же она, эта любовь, у испанцев, которые истово веруют в твоего, монах, Господа, но заодно перестреляли и перевешали уже почти всех карибских индейцев? Из какого кармана должны достать испанцы эту твою всеобщую любовь, чтобы не дуреть от золота?
— Из того же кармана, что и вы, Фил!
— В моем кармане — только гребень, которым я расчесываю волосы. А в потайном кармане куртки — стилет, про который я никогда не забываю. И больше в моих карманах ничего нет. Но я люблю своего отца, который меня воспитал, и люблю всех людей, которые живут в этом городе, на этом острове. Эту любовь мне не надо ниоткуда доставать. А все прочие люди мне без разницы!.. К слову, монах: что это твой Господь до сих пор не торопится наказывать нас за наши… как это по-вашему… грехи? Мы же убиваем, разбойничаем. Но — живем и не тужим.
— Но Господь никого не наказывает.
— Хм… Какой у тебя голос спокойный… Но ты объясни мне, зачем же он нужен, этот Господь, если он все терпит и ни мычит ни телится!
— Чтобы любить нас и печалиться о нас.
— И все?
— Но разве этого мало?
— А инквизиторов он тоже любит и тоже печалится о них?
— Да.
— Но они же действуют от его имени!..
— В этом их огромный грех перед Господом. Когда-нибудь им придется за это ответить.
— Чем? Смертью?
— Умирает тело, душа остается, ей и нести за все ответ.
— Где? На небе, конечно же, да?
Фил ткнул пальцем вверх, усмехнулся. Вспомнил, кок часто кричали пленники, перед тем, как пираты их убивали: «Вы за все ответите на небесах!» Сколько раз он слышал эти слова…
— Это как Господу будет угодно, — ответил монах. — Он один знает — где.
— Если твой Господь так добр к людям, как ты говоришь, почему же он позволяет людям делать оружие и стрелять друг в друга?
— Это люди сами придумали. Господь их этому не учил.
— Что, и святош-инквизиторов люди сами придумали? На свою же голову?
— Да. Те, кого вы, адмирал, называете святошами, это обыкновенные люди. И, как все люди, они бывают разными: одни — благородны, другие — подлецы, третьи — равнодушно трусливы…
