Долгие рейсы измочаливали тело и дух.
В Америке капитан, получив выгодный фрахт, мог изменить свое решение возвращаться домой тем же путем. И, пройдя через Магелланов пролив в Тихий океан, вел судно на Филиппины. Работали в Индийском океане, оттуда могли пойти за грузом в Японию, Китай. Путь домой лежал когда опять через Атлантику, а когда и с другой стороны: обогнув Африку, совершали кругосветное плавание. В своем порту оказывались через полтора-два года. Совсем не так скоро, как было когда-то обещано вербовщиком.
Уйти в рейс на еще новом, надежном судне было удачей. Это все же не развалюха, которая в шторм вот-вот рассыплется, как трухлявое дерево. Даже парусник, построенный из отборных сортов тропической древесины, после пяти-шести ходок через океан становился жалким, как бездомный бродяга. Шквальные ветра рвали паруса, а в штиль, под тропическим солнцем, парусина так высушивалась, что ломалась, подобно тонкой дощечке. Пеньковый такелаж превращался в ошметки. Рангоут изнашивался, корпус судна разъедали черви-древоточцы.
Неписаный морской закон гласил, что матрос всегда должен быть занят работой — чтоб в его голову не лезли праздные мысли. Капитаны говорили: если работы нет, то ее надо придумать. Хорошая погода — драй, матрос, палубу, вяжи такелаж, стой на вахте, сиди в «вороньем гнезде» и следи за горизонтом, перекладывай и закрепляй грузы в трюме, начищай орудия до блеска, чини паруса. А в шторм…
Океан грохочет. Шторм затянулся не на дни — на недели. Вокруг все черное: небо, вода, воздух. Солнце словно навечно провалилось в бушующий океан. Визжат рвущиеся спасти. «Брасопить реи!» — кричит боцман. Матросы карабкаются по вантам наверх. Вниз лучше не смотреть — даже у бывалого матроса может нечаянно закружиться голова. Ветер швыряет судно из стороны в сторону, мачты — под сильным креном, еще немного, кажется, и упрутся в волны.
Вот молоденький матрос, который лез по вантам вслед за тобой, не удержался и упал в воду, не успев даже крикнуть, и океан мгновенно проглотил его. А ты — брасопь реи, как приказано, и заботься о том, чтобы самому не грохнуться в воду вслед за несчастным.
Матросские нервы были всегда на взводе. Чуть что — и человек взорвался, нагрубил капитану, не подчинился вахтенному офицеру, полез в бессмысленную драку, в ярости своей сам не понимая, что делает.
За проступки наказывали.
По всякому.
Провинившегося могли привязать к канату и протащить под килем от одного борта к другому. Снизу корпус: парусника был облеплен острыми ракушками моллюсков — их края изгрызались в тело. Даже если матрос не захлебывался под водой, то, когда его вытаскивали на палубу с другого борта, это был уже не жилец. На израненной спине, на животе болтались куски мяса и кожи. Не человек — кровавое месиво. На тех, кому все же удавалось выжить, смотрели как на пришельцев с того света.
