Единственной задачей и целью религии (во всяком случае в первую голову и по отношению к природе) является превращение неизвестного и жуткого существа природы в знакомое, близкое существо, размягчение в пламени сердца неумолимой самой по себе, твердой, как железо, природы на пользу человека – словом, религия ставит себе такую же цель, как просвещение или культура; их стремление сводится к тому, чтобы сделать природу в теоретическом отношении понятной, в практическом отношении – податливой, соответствующей человеческим потребностям, однако с тем различием, что культура достигает своей цели с помощью средств, а именно с помощью заимствованных из самой природы средств, религия же – без средств, иначе говоря, с помощью сверхъестественных средств – молитвы, веры, таинств, волшебства. Поэтому все, что при развитии культуры человеческого рода стало делом образования, самодеятельности, антропологии, то было первоначально делом религии или теологии; таковы, например, право (ордалии, испытания кровью, судебные оракулы германцев), политика (оракулы греков), врачевание, которое еще в наши дни у некультурных народов является функцией религии. Поэтому религия является средством просвещения человечества в суровые времена и для диких народов, но в эпоху просвещения религия потакает дикости, архаичности; она – враг просвещения. Правда, культура всегда отстает от пожеланий религии; она не может уничтожить ограниченность человека, коренящуюся в его существе. Так, например, культура дает нам указания на средства долгой жизни, но не доставляет нам бессмертия. Последнее остается безграничным, неосуществимым желанием религии.
В естественной религии человек обращается к объекту, который прямо-таки противоречит подлинному устремлению и смыслу религии. Действительно, человек жертвует своими чувствами для сущности, самой по себе бесчувственной, отдает ей, чуждой разума, свой ум, он ставит над собою то, что он хотел бы иметь под собой, он находится в услужении у того, над чем он хочет властвовать, он с почтением относится к тому, что он по существу ненавидит, он взывает о помощи к тому, от кого он ищет защиты. Так греки приносили жертвы ветрам на Титане, чтобы умилостивить их ярость; так римляне посвятили храм лихорадке, чтобы ее обезвредить; так тунгусы во время эпидемий благоговейно и с торжественными поклонами умоляют болезнь, чтобы она миновала их юрты (Паллас); так жители Гвинеи приносят жертвы бурному морю, чтобы побудить его успокоиться и не мешать им ловить рыбу; так индейцы при приближении грозы или бури обращаются к манито (духу, божеству, существу) воздуха, а при путешествии по воде – к манито вод, чтобы он отклонил от них все опасности; так вообще многие народы определенно почитают не доброе, а злое существо природы, во всяком случае оно им представляется злым. Сюда же относится почитание вредных животных. В естественных религиях человек обращает свои любовные речи к статуе, к трупу; поэтому нет ничего удивительного в том, что он прибегает к самым, отчаянным, безумным средствам, чтобы быть выслушанным, нет ничего удивительного, что он становится бесчеловечным, чтобы очеловечить природу, что он даже проливает человеческую кровь, чтобы внушить природе человеческие чувства. Так, северные германцы определенно верили, что «кровавые жертвы могут наделить человеческой речью и восприятием деревянных божков, также заставить говорить и пророчествовать камни, почитаемые в зданиях, где приносятся кровавые жертвы». Но тщетны все эти попытки оживить мертвую природу: природа отвечает молчанием на жалобы и вопросы человека; она беспощадно отбрасывает его обратно к самому себе.
