Лекции о сущности религии
ПРЕДИСЛОВИЕ
Лекции, которые я здесь отдаю в печать, были прочитаны мною с 1 декабря 1848 г. по 2 марта 1989 г. в городе - не в университете - Гейдельберге по предложению тамошних студентов, но перед смешанной аудиторией.
Я их выпускаю в качестве восьмого тома моего "Полного собрания сочинений", потому что закончить это издание "Сущностью христианства" - было бы бессмысленно; это совершенно не соответствовало бы тому плану и той идее, которые лежат в основе моего собрания сочинений. Соответственно этому я сделал "Сущность христианства" своим первым, то есть самым ранним, сочинением и поэтому сознательно начал собрание своих сочинений с "Разъяснений и дополнений к "Сущности христианства". Но так как "Сущность христианства" также должна была войти в собрание моих сочинений, то она теперь в печати появляется как мое последнее сочинение, то есть как выражение моей последней воли и мысли. Эта обманчивая видимость должна быть вскрыта, христианство должно быть поставлено на то место, которое ему принадлежит в действительности. Это я делаю в этих лекциях, которые примыкают к дополнениям первого тома; эти лекции дальше излагают, развивают и объясняют те мысли, которые выражены очень кратко в "Сущности религии".
Так как я, как известно, не христианин, то есть не принадлежу к жвачным животным, ибо, как говорит Лютер, "христианин пережевывает пищу, как это делают овцы", то, хотя я и отдаю эти лекции в печать в том виде, в каком они были прочитаны, однако я их снабдил новыми доказательствами, разъяснениями и примечаниями, причем по мере возможности вычеркнул все то, что казалось мне простой жвачкой, - так, я выпустил целую лекцию, которая относилась к моим "Основам философии". Однако, я оставил первые лекции, хотя они не содержат ничего такого, что не было бы напечатано в моих других сочинениях, но что было выражено в них другими словами и отрывочно; я это сделал, исходя из того предположения, что эти мои лекции могут попасть в руки к таким людям, которые не имеют остальных моих сочинений, по крайней мере философских.
Что эти лекции появляются лишь теперь, это никого не должно удивить. Что может быть более своевременным теперь, чем напоминание о 1848 г.? При этом напоминании я, однако, должен заметить, что эти лекции были единственным проявлением моей общественной деятельности в так называемую революционную эпоху. Во всех, как политических, так и неполитических, волнениях и совещаниях этой эпохи, свидетелем которых я был, я принимал участие лишь в качестве критического зрителя или слушателя по той простой причине, что я не могу принимать никакого деятельного участия в безуспешных, а следовательно, и бессмысленных предприятиях. Но я в самом начале этих волнений и совещаний уже предвидел или предчувствовал их исход. Известный французский литератор недавно поставил мне вопрос, почему я не принимал участия в революционном движении 1848 г.? Я ответил: Господин Тайандье! Если революция вспыхнет вновь и я приму в ней деятельное участие, тогда вы можете быть, к ужасу вашей религиозной души, уверены, что эта революция победоносная, что пришел день страшного суда над монархией и иерархией. Но, к сожалению, я не доживу до этой революции. Однако я принимаю участие в великой и победоносной революции, но в той революции, истинные действия и результаты которой обнаружатся лишь в течение веков, ибо, знайте, господин Тайандье: согласно моему учению, которое не признает никаких богов, а следовательно, также и никаких чудес в области политики, согласно моему учению, которого вы совершенно не знаете и в котором вы ничего не понимаете,-хотя вы позволяете себе судить обо мне, вместо того, чтобы изучать меня, - согласно моему учению, пространство и время суть основные условия всякого бытия и сущности, всякого мышления и деятельности, всякого процветания и успеха. Не потому, что парламенту не хватало религиозности, как комическим образом уверяли в баварском рейхсрате, - большинство его членов были религиозные люди, а ведь господь бог также соображается с большинством - революция имела столь постыдный и столь безрезультатный конец,-но потому, что у нее не было никакого чувства места и времени.
