Юрий растерянно засмеялся: оказывается, он уже успел забыть, что это такое – настоящий журналист. Ты его выкидываешь в окошко, а он тут же заходит в дверь... И наоборот. Ему вдруг стало интересно: с чего это, в самом деле, Мирон к нему так прилип?
– Ну видел, – неохотно признался он. – Говорю же, не знаю я, кой черт меня дернул вмешаться! Просто, наверное, настроение было подходящее. Как-то вдруг все обрыдло, опостылело, кругом тоска зеленая и ничего, кроме тоски. Рожи эти потные, пьяные, Снегурочки в полтора центнера весом, музыка эта современная, совсем идиотская... Нет, я ничего не говорю, я и сам не семи пядей во лбу, но это же... это... Как будто проснулся, а вокруг одни дебилы! Кругом дебилы, и сам ты дебил – в прямом, медицинском значении этого слова...
Он оборвал себя на полуслове и растерянно замолчал, не понимая, откуда в нем дикое раздражение и, главное, с чего это он так разоткровенничался с Мироном. Уж с кем, с кем, а с Мироном откровенничать было ни к чему! Опасное это было занятие – откровенничать с прожженным журналюгой Мироном.
Мирон повел себя странно. Он грустно закивал крупной головой, со скрипом потер рукой в перчатке щетинистый подбородок и с непривычной, совершенно ему несвойственной мягкой насмешкой в голосе сказал:
– Проснулся... То-то и оно, что проснулся. А кругом, как ты верно заметил, одни дебилы. И скучно, и грустно, и некому морду набить... Так я, в общем-то, и думал. Я ведь наблюдал за тобой – там, в кабаке, во время драки. Ты же, Юрий Алексеевич, не дрался, не меня выручал и не справедливость восстанавливал. Ты кайф ловил. Оттягивался на всю катушку, вот что ты делал. Вышибала этот несчастный ой как нескоро опять на работу выйдет! Ну, скажи папе Мирону как на духу: ведь так было? А? Так?
Юрий хотел послать его к черту, но неожиданно для себя самого вдруг сказал:
– Так. Только я все равно не понимаю, какое тебе до этого дело. Сенсационного репортажа из этого дерьма все равно не получится.
– Срал я на репортаж, – с неожиданной грубостью заявил Мирон. – Я о тебе, дураке, забочусь. Правда-правда, и не надо кривить свое мужественное лицо. Ты, кажется, вообразил себе, будто я вербую тебя в телохранители к какому-нибудь денежному мешку или, того чище, собираюсь сделать из тебя участника подпольных боксерских боев с тотализатором...
Юрий, который именно это себе и вообразил, причем буквально секунду назад, постарался придать своему лицу непроницаемое выражение полного безразличия, но Мирона было не так-то просто провести.
