– А ведь это наверняка вся шайка под твоим началом была! – сказал майор Гукасян, когда Числова привезли в колонию. – И убил, вернее всего, именно ты. А отделался мягче всех.
– Ого, знакомый начальник! Разрешите поприветствовать? – Генка Дьякон поклонился. – Ваш черный глаз наш темный мир на три километра в глубь пронзает! Но судьи разбираются, конечно, не так глубоко, и я вышел с детским сроком, хотя, как вы сами понимаете, умолял прокурора, чтобы мне влепили вышку.
Он носил теперь густую каштановую бороду, почти до пояса. И странно было видеть молодое, красивое, жестокое лицо в обрамлении всклокоченных волос.
Обрить бороду Геннадий Числов не дал. Вежливо объяснил: «Я знаю, что у вас такой порядок и раз я попал в ваш монастырь, то должен подчиняться уставу. Но прошу со всей убедительностью сделать для меня исключение. Вам же, начальникам, удобнее, чтобы я остался в бороде. Особая примета: бородач! Начальство любит, чтоб у жулика были особые приметы. А я своим внешним видом исключительно дорожу и очень обижусь, если обреете».
С майором Гукасяном он всегда балагурил, очень точно, впрочем, удерживаясь в допустимых границах. Сейчас, стоя первым у ворот, он весело откликнулся:
– А ведь я заметно перековываюсь, гражданин начальничек, ключик-чайничек, только вы один не хотите признавать.
Майор Гукасян никогда не позволял излишних вольностей в обращении:
– Что это еще такое – «ключик-чайничек»?
– Песня; Художественное произведение. Откуда, как говорится, слов не выкидают:
Течет реченька по песочечку.
Золотишко моет.
Молодой жулик, молодой жулик
Начальничка молит:
«Ты, начальничек, ключик-чайничек,
Отпусти до дому…»
– Отставить песню! – приказал майор.
К воротам подали грузовик.
Всех, кто назначен был на дорожные работы, пропускали через ворота по двое. Каждого дежурный останавливал на секунду и ощупывал карманы и бушлат на груди. В руках преступника любой ржавый брусок железа мог превратиться в смертоносное оружие. Затем заключенные по одному влезали в кузов машины.
Первым влез Числов и уселся на дно, привалившись спиной к борту и обхватив руками колени. За ним, соблюдая установленный порядок, стали подниматься остальные.
Машина должна была отвезти заключенных на работу в степь – за двадцать пять километров от лагеря. Там прокладывалась новая шоссейная дорога. Майор Гукасян охотнее всего посылал работать по этому наряду самых подозрительных. Там пустынно, посторонние не появляются, машины почти не ездят. И всё там на виду. Часовые, расположившись поблизости от работающих – в конце и в начале участка, – могли без труда предотвратить любую попытку побега. К тому же с машиной обычно отправляли троих конвоиров. Один с автоматом стоял впереди, в кузове грузовика, а все заключенные сидели на полу, другой – у заднего борта и тоже с оружием наготове, а третий ехал в кабине с шофером.
