Полярный летчик | страница 108
Перед стартом я разгрузил машину от всего лишнего, даже бортмеханика не взял с собой, чтобы захватить побольше челюскинцев. Обошёл со всех сторон свой «М-10-94».
– Ну, дружище, до сих пор ты меня не подводил. Не подкачай и в этом, решающем полёте!
От Хабаровска до Чукотки я пролетел больше пяти тысяч километров, но они не запомнились мне так, как короткий, в сто пятьдесят километров, перелёт из Ванкарема на дрейфующую льдину челюскинцев.
Он продолжался всего сорок минут.
– Увидишь на горизонте дым, – объяснили мне, – это в лагере жгут костры.
Я с таким напряжением смотрел вперёд, что уставшие глаза начали слезиться, горизонт становился мутным. Протру глаза и опять вглядываюсь в даль. Набегали клочья тумана. Несколько раз пар, подымающийся из полыньи, я принимал за дым сигнального костра, а тень от ледяных нагромождений – за жилища и людей.
Когда я увидел наконец громадный столб чёрного дыма, даже закричал «ура!» от радости.
Вот он, легендарный лагерь Шмидта! Между ледяными глыбами стоят маленькие палатки. В стороне лежат на снегу две шлюпки. На вышке развевается флаг. Он кажется особенно красным на белом снежном фоне.
Мотор самолёта пел победную песню. Долетел всё-таки! Нашёл льдину челюскинцев!
Через несколько минут я благополучно посадил машину на крохотную площадку. Хотелось смеяться, петь… Вылезаю и улыбаясь, кричу:
– Кто следующий? Прошу в самолёт!
Не выключая мотора, я взял на борт четырёх человек и пошёл на взлёт.
Во второй рейс из лагеря Шмидта у меня было три пассажира.
На полпути я заметил, что резко упала температура воды верхнего бачка. Дело плохо! Не теряя ни минуты, я стал набирать высоту. Это дало бы возможность, в случае если откажет мотор, спланировать как можно ближе к берегу. Мысленно я умолял мотор: «Поработай, дружок, ещё каких-нибудь десять минут – и тогда мы будем вне опасности!»
Великолепным самолётом был «М-10-94», отличным мотором советский «М-17». Волновался я напрасно. Вода не закипела, и мотор не остановился. Просто испортился термометр.
Я хотел вылететь в третий рейс, но меня не пустили – темнело.
«Невезучее» число
Ночью в Ванкареме никто не спал. Я ворочался с боку на бок в спальном мешке. Рядом на полу в такой же меховой упаковке лежал Каманин. За ним – Молоков. Авиаторов поместили в единственный стоящий здесь домик, куда мы набились как сельди в бочку. То и дело хлопала дверь – это кто-нибудь, не выдержав, уходил к радистке, дежурившей у аппарата. Когда он возвращался, все поворачивали к нему головы: