– Уйдешь или побудешь немного?
Я развернул ее и, схватив за бедра, заставил забраться на кровать.
Музыки соития, грянувшие во мне, все те маячки ощущений, что уводят в побег: «сюда, сюда!» – из взрослых спален и тинэйджерских закоулков, – на секундочку в рай – обрывающиеся вдруг, будто тупым ударом жука о раскаленную лампу – сегодня они были так важны! – будто жизни мне оставалось ровно на эти ощущения – я тонул и задыхался, но спасение было именно там, на глубине.
И я впервые не подмигнул ее мужу.
Мобильный я отключил. Никто до меня не доберется. Я остался у Марии допоздна. До поезда в двадцать два сорок.
Она не вернулась на работу – позвонила, сказала, что дома прорвало горячую воду.
– Не пойду. Завтра мой возвращается. Витька в Нижнем на какой-то конференции. У меня сегодня праздник с моим молодым любовником!
Мы сидели на ее кухне, стерильной и от этого кажущейся совсем ненастоящей, из телесериала. Поцеживали коньяк. Салфетки ровной стопкой торчали из салфетницы. На стаканах ни единого пятнышка. Чтобы вдохнуть в эту кухню жизнь, я покидал мятых салфеток на стол.
Мария рассказывала, как сын с мужем выбрасывают в мусорное ведро тарелки, если находят их недостаточно чистыми. Чистоту проверяют по звуку, проводя пальцем по поверхности. А она с детства ненавидит мыть тарелки. Ее с пяти лет заставляли мыть тарелки. Помогала маме в столовой. И вот надо же – такая напасть. А ведь мужу откуда знать-то? Про ее детство? Родители еще до свадьбы умерли. А она про тарелки не рассказывала. Точно, это ее проклятье – мыть тарелки. Такое вот изощренное проклятье.
От коньяка она делалась смешливой. Изображала, с какими пронзительными физиономиями «ее мальчики» опускают тарелки в мусорное ведро. Игра забавляла ее.
– Не-не. Не так. О. О так. Губешки сожмут, ммм. О. «Это грязно».
Она так умело лепила на лице эту смесь возмущения и брезгливости, что и я невольно похохатывал, и мне делалось смешно. Уж не репетирует ли Мария в ванной перед зеркалом? Может быть, это ее любимое занятие – передразнивать своих мальчиков? Запереться в ванной, открыть посильней краны, чтобы за шумом воды не слышно было ее приглушенного голоса, повторяющего дубль за дублем: «Гр-р-рязно»…
– Ну, берут одноразовые – вон, у батареи целая коробка. И ведь оба, оба – вот что удивительно. Я бы не сказала, что они так уж близки. Ну как бывает, знаешь, между умным отцом и еще более умным сыном. Разойдутся по углам, у каждого своя жизнь. А тут такая солидарность, а! Обалдеть!
