Нет, Вадим никому не позвонил. Не хотел, чтобы мешали, чтобы суетились вокруг и указывали наперебой, что и как делать. В этот последний раз ему нужно побыть с хозяином наедине. Нужно многое обдумать по дороге в Литвиновку, из которой он вернется совершенно другим человеком, одиноким и неустроенным – без жилья, без работы, без семьи. Оторванным. Покинутым. Как никогда отчетливо Вадик осознавал, что Михал Михалыч и был его семьей. А дом, в котором он провел последние годы, который стал теперь ничьим и стоит притихший, как брошенная крепость, ожидающая, когда в ее ворота шагнет первый мародер, – был его родным домом. Он похоронит Михал Михалыча и вернется – но возвращаться по большому счету некуда. Представил себе их: примеряющиеся к добыче, готовые накинуться, но боящиеся подставить спину стоящему рядом. Интересно, кто из них отхватит дом? Пожалуй, единственный, кого Вадим не ждет увидеть среди мародеров, – это Андрей. Чем-то он ему симпатичен, этот бедняга-рогоносец.
– Дааа, Михал Михалыч, – вздохнул Вадим, – возвращаться-то некуда. Некуда! – сказав это, он вскинул взгляд в зеркало заднего вида и, не увидев там того, к кому обращался, наклонил и отрегулировал зеркало.
В узком прямоугольнике отразился все тот же широкий лоб, слепленный из двух симметричных выпуклостей, торчащий уголок носа, дальше – линии галстука и пиджака. Вадим прислушался к звукам за спиной: не обивается ли обо что крышка. Кажется, нет – просто ухает по резине. Он все-таки улучил мгновенье, обернулся и заглянул в салон. Так и есть, все в порядке. Скользнул взглядом по Михал Михалычу.
«Поговорить бы с ним», – сколько раз Вадим переживал это настроение. Странное дело, но первое, что он пережил вчера утром, убедившись, что Михал Михалыч мертв, был непреодолимый позыв что-нибудь ему сказать. И, растерянно стоя над покойником, он брякнул:
– Ну что же вы, – и прихлопнул себя по ляжкам.
Потом он делал много разных дел – молча, сосредоточенно. Прямо в кровати побрил босса, подложив под голову полотенце, одел его. Поднял из «холодного» гаража гроб, стащил туда Михал Михалыча, на вмонтированных в дно колесиках выкатил его в кабинет. Завесил зеркала. Покормил и запер собак. Побрился сам, часто и подолгу проваливаясь в задумчивость, отчего пена высохла и стала осыпаться пушистыми хлопьями, так что пришлось намыливаться во второй раз. Побрившись, он прошелся вокруг дома. Лишь после этого решился и позвонил сначала доктору, а потом Андрею.
