— Ты завтра идешь к ней? — спросил меня Рон.
— Да. А ты?
— Разве такое пропустишь. Ты у нее бывала?
— Нет. Только снаружи, во дворе. А ты внутрь заходил?
— Да. Как по-твоему, сколько у нее комнат?
— Не знаю. Может быть, тридцать?
— Неплохо, — сказал он. — Тридцать три, считая ванные.
Я всегда думала, что при подсчете комнат в доме ванные в расчет не берутся, но, видимо, водопроводчики придерживаются на сей предмет другого мнения.
— Ты считал?
— Нет. Я спросил.
— Устанавливал золотые краны или что-нибудь еще?
— Нет, ничего такого. Один раз был обыкновенный засор, а в другой — протекала труба.
— Небось там как в сказке?
— Совсем не то, что ты думаешь, — сказал Рон. — То есть там хорошо, красиво, но…
Винс прервал наш разговор:
— Вожатым вернуться к собакам.
Во время длительной укладки мы продолжили с того места, где остановились.
— А я думала, у нее не дом, а фантастика.
— На этот счет у меня есть теория, — сказал он. — Она для этого слишком богата. На кого ей производить впечатление? Понимаешь, что я имею в виду?
— Догадываюсь. К тому же если у вас тридцать три комнаты на одного человека?… Что уж тут говорить!
— На троих, — поправил меня Рон, — если считать горничную и этого… как его… У него свое жилье. В цокольном этаже.
— Реджи, — сказала я.
— Но это и впрямь смешно. Похоже, у нее есть кое-что из того, о чем ты говорила. Взять, к примеру, кухню. Там четыре мойки — уж я-то их немало повидал, — целых четыре. Можешь мне поверить.
— Я верю.
— Раз посмотришь, и сразу видно, что все из Западной Германии. А краны… да там в одной штуке только материала на тысячу долларов. И тут же всякая ерунда. И вот уж не поверишь, в комнате, где протекала труба, сотня удочек для ловли на муху, и половина из них настоящая дешевка. Как-то странно.
— Должно быть, это удочки ее мужа, — сказала я. — Он рыбачил и вязал мух. Во всяком случае, я догадываюсь, о чем ты говоришь. И собаки из той же серии. Ты их видел? У нее два действительно красивых пойнтера. Один выставочный, со вторым ее муж охотился. Ну а третья — так посмотреть не на что, просто калека.
— Вернуться к собакам, — объявил Винс.
— До завтра, — сказал Рон.
Когда Рауди наконец облюбовал место и поднял лапу на углу Конкорд-авеню и Эпплтон, было уже половина одиннадцатого. На подъездной дороге к моему дому Шейн выходил из своей легковой машины, если только это слово применимо к «мерседесу». Помыть мой «бронко» стоит столько же, сколько помыть грузовик, так что, может быть, он тоже не легковая машина, но все-таки это, несомненно, «форд», а не «мерседес». Я выбрала ее для двух своих собак, которых тогда держала — Винни и Дэнни, — и на всякий случай мне было нужно место еще и для третьей. Никогда не знаешь, что может случиться. Но вместимость — это еще не все. Приходилось учитывать снег и лед. Дело в том, что Дэнни страдал артритом, а Винни была уже немолода, и мне было необходимо иметь машину достаточно сильную — такую, которой нипочем снег и лед, чтобы им не пришлось много ходить (я говорю про Кембридж — в Аулз-Хед дороги распахивают). К тому же у «бронко», как ни странно, гораздо больше сходства с Рауди, чем с Винни и Дэнни. Люди далеко не всегда похожи на своих собак, но у их собак и машин всегда есть сходство. Рассудительный владелец трех догов, разумеется, не рассчитывает, что они поместятся в «корвете», а хозяину йоркширского терьера ни к чему фургон внушительных размеров. Однако и это еще не все. Откуда я могла знать, покупая «бронко», что Рауди окажется у меня? Явно некая таинственная сила заставила меня выбрать именно «бронко» — машину, специально предназначенную для того, чтобы ездить по снегу и льду. С тех пор как у меня появился Рауди, я всегда была довольна и им, и «бронко», и этим новым проявлением единства собачьей внешности и сути в нашем подчас непредсказуемом мире.
