Я сказала тебе это, стараясь быть деликатной, и попыталась улыбнуться. Я повторила тебе это десять, двадцать, сто раз, но ты никогда не хотел дослушать меня, и каждый раз, когда я говорила: нет, будет лучше, если мы завтра не увидимся, мне необходимо побыть одной, — ты отвечал, что двое, если они любят друг друга, должны быть вместе, как только и когда только могут, а я завтра могу, и ты тоже завтра можешь, поскольку завтра ты не работаешь, да, отвечала я тебе, я могу, но не хочу, а ты как будто не слышишь, и однажды я сказала тебе это слишком громко, с чрезмерным сарказмом и излишней яростью, причём когда мы были не одни. Ты грохнул кулаком по столу и крикнул, чтобы я заткнулась и прекратила орать. Что слова, которые я произнесла, тебя ранят, это отвратительные слова. Что ты не можешь снести такое. Я и наш друг, который был с нами, в ужасе переглянулись, не произнеся ни слова. Когда друг ушёл, и мы остались наедине, я схватила бутылку ледяной водки, сделала большой глоток, села на подоконник и притянула тебя к себе. Было очень жарко в тот вечер, и струйки слюны, которые твой язык оставлял на моей коже, смешались с потом, я сидела на подоконнике, откинув назад голову и обхватив ногами твои бедра. Чувство досады моментально исчезло, исчезло все, кроме наших тел, одно напротив другого, одно в другом.
Вначале, когда ты появлялся в моем доме, мы подолгу гуляли, я водила тебя посмотреть на места, которые помнили меня девчонкой, где я играла, где пряталась: кладбище, заброшенная вилла, загадочная площадь с домом престарелых, просёлочная дорога, забитая грузовиками, которая с тех детских лет обозначала границу между моим миром и мне ещё неведомым. Мы садились верхом на парапет моста над рекой и смотрели на коричневую воду, медленно тащившую мусор. Мы разглядывали фиалки, цветущие вдоль дороги. Мы пили капуччино за столиками кафе, куда я прежде никогда не заходила. Затем, неожиданно, в конце марта, повалил снег, и мы гуляли под белым и обильным снегопадом, я в своих сапогах-вездеходах, ты в армейских ботинках, обёрнутых пластиковыми пакетами, прямо посреди провинциальной дороги, впервые пустой от автомобилей и безлюдной, застеленной белым покрывалом. Я высовывала язык, откидывала голову назад и пила растаявший снег. Я смотрела на тебя, идущего впереди с пакетами на башмаках, и смеялась: ты выглядел так забавно, и снег был таким красивым, и жизнь казалась прекрасной. Просто восхитительной она казалась, потому что рядом был ты. Ты. Никто другой не мог бы разделить этот счастливый миг со мной. Мы потратили немного денег на ужин, вернулись домой, разожгли огонь в камине и долго разговаривали, наверное, до самого рассвета. Но когда ты повернул ко мне своё лицо, улыбки, которую я ожидала увидеть, на нем не было. Вместо неё — гримаса необъяснимой скуки. Я сунула руки в карманы и сказала тебе: я схожу на улицу, хочу погулять в одиночестве.
