– Двадцатый век все расставит по местам, Роман Трифонович, – улыбнулся генерал Олексин. – Решительно и бесповоротно. Ты не учитываешь инерционной мощи русского народа, а напрасно, она – весьма и весьма велика. И бомба Гриневицкого, убившая государя императора Александра Второго в день, когда на его столе лежала Конституция, тому пример. Естественно, это между нами, господа.
– Ты веришь в некие знамения, Федор?
– В предопределения, Коля. В предопределения самой истории. И сам факт священной коронации их императорских величеств накануне грядущего века есть великое предопределение. Великое божественное предзнаменование для святой Руси!
2
Москва продолжала прихорашивать свой парадный подъезд. Каменщики перебирали мостовую на Тверской, кровельщики меняли водосточные трубы, маляры перекрашивали фасады домов, плотники усердно сколачивали многочисленные обелиски, арки и трибуны. Это привлекало великое множество праздношатающихся зевак, карманных воров и полиции, следящей, впрочем, куда больше за любопытствующей публикой, нежели за любознательными карманниками.
– Злые языки утверждают, что обер-полицмейстер Власовский собирал всех московских воров, так сказать, на совещание, – рассказывал Викентий Корнелиевич. – И очень просил их тщательно ощупывать карманы москвичей на предмет нахождения револьверов, обещая за это закрыть глаза на все прочие проделки.
Вологодов был очень занят, но старался посещать Хомяковых при малейшей возможности. Умный сановник нравился как Роману Трифоновичу, так и в особенности Варваре, но с той, ради кого Викентий Корнелиевич столь настойчиво стремился в этот особняк, ему никак не удавалось встретиться. Вечерами она упорно отказывалась выходить, ссылаясь на усталость, а днями пропадала на московских улицах почти все светлое время.
– Наденька, в конце концов, это становится неприличным и, извини, смешным.
– Этот старый ловелас попытался приволокнуться за мной, когда я служила в горничных.
Естественно, Вологодов не знал об этом разговоре, равно как и о причинах столь демонстративного остракизма. Впрочем, об этих причинах не ведала и сама Наденька, действовавшая по древнему девичьему принципу «А вот так!..» Викентий Корнелиевич очень огорчался, но упорно продолжал наносить визиты, пользуясь дружеским дозволением хозяев не церемониться. Не потому, что на что-то надеялся – ни на что он давно уже не надеялся! – а потому, что до горькой тоски и глухой боли стал ощущать свое холостяцкое одиночество. Особенно – вне стен этого дома.
