Он ошибался. «Шеф приводит к себе девушку...» — это не последний анекдот, после него было еще четыре. Я чувствовал, что во рту у меня пересохло, а ноги сделались как ватные. Полагаю, по этой же причине мой посетитель мешком рухнул на стул. Впервые в жизни я не был заинтересован в клиенте. У меня были деньги — хватило бы на несколько месяцев. Я даже подумывал об отпуске. Ничего грандиозного, конечно, никакого разгула, а просто недельки три-четыре где-нибудь, где нет ни грязи, ни грохота, ни автомобильных гудков, не смолкающих ни днем, ни ночью, ни людей с их ежедневными несчастьями, от которых все мы здесь постепенно, но неуклонно сходим с ума.
Однако, кажется, на отпуск рассчитывать не приходилось. Фальконе, едва переступив порог моего кабинета, знал: я не откажусь. Так он мне и сказал. Не было ни малейшего смысла спорить с ним. Стараясь быть предельно кратким, я согласился, сообщив ему все, что полагается в подобных случаях. Он выписал мне чек на сумму, равнявшуюся моему двухнедельному заработку. Я проводил его до дверей, размышляя, не позавтракать ли мне. И тут же отогнал эту мысль. Болел живот. И было предчувствие, что болеть он будет теперь долго.
* * *
Давно уже ушел Джонни Фальконе, давно остыл мой кофе, а я все сидел в кресле, то погружаясь в размышления, то вполне бездумно глядя туда, за окно, где с грохотом и лязгом крутились и вертелись в разных направлениях и во все стороны «трущиеся поверхности» большого города. Как хорошо, что я наблюдал за этим мельтешением со стороны. Пить мне не хотелось, но стакан я из рук не выпускал. А вдруг захочется? Тут наперед не угадаешь.
Для очистки совести — деньги-то уже были заплачены — я сделал два звонка. Эти люди могли бы мне помочь. Я бросил вызов целой армии полицейских, работавших над этим делом, батальонам экспертов, криминалистов, дактилоскопистов и графологов, психологов и психиатров, бившихся над разгадкой этой тайны. Противопоставить всему этому я мог только самого себя и собственные дарования. Первым делом я набрал номер частной психиатрической лечебницы в Вилледже, которую содержал доктор Уильям Норман. Потом, разумеется, позвонил несносному, занудному, испытанному и надежному другу Хьюберту, услугами которого пользовался уже давно. Драл он за свои услуги нещадно, но не подвел ни разу.
Я не застал обоих, оставил «мессидж» и сел у окна, дожидаясь, когда кто-нибудь из них позвонит. Когда раздался звонок, я снял трубку и испытал двойное удивление — и от того, кто звонил, и от того, кто не позвонил.
