Наталья то вбегала, то выбегала - тревожил телефон - и муж не без неприязни думал, что видит эту женщину рядом с собой столько лет и она столько про него знает, что взбреди ему в голову шальная мысль все изменить, оторваться, нырнуть в свободу, в миг разорвет его в клочья; мы, как преступники, повязанные общим преступлением, я доверяю ей, как никому, и боюсь; случается же, разваливались и не такие союзы, но...
Скушно! смертельно скушно! сколько лет бьется на короткой привязи, а Наталья умудряется себя не обделять радостями жизни; что ж он не знает... есть добрые люди, порассказали, что тут творится в его отсутствие, когда Наталья одна месяцев за пять до возвращения мужа наезжала домой, приходилось терпеть, делать вид, что не понимает, сносить намеки язвительных дружков и откровенных завистников; сейчас Шпындро уже не любил жену и знал, что она его не любит, нет, они не супруги, они партнеры, вложившие по жизни каждого в общее дело и теперь пай каждого определить невозможно и изъять его невозможно, а значит, этот союз вечен, никуда от него не деться.
Проницательности Наталье не занимать:
- Григорьевы едут опять! Знаешь?
Шпындро кивнул, надо же, жена будто видела, что он прикован помыслами к недавней беседе с Филиным.
Кусок не шел в глотку, будто Филин ел рядом, наблюдал пристально за каждым движением челюстей, норовил заглянуть в рот, оттягивая губу стоматологическим крючком, пытаясь воочию убедиться, каково же нутро Шпындро. Отодвинул балык, вилка угрожающе накренилась, поймал на лету, швырнул на средину стола.
- Психуешь? - Наталья уперла руки в бедра, глаза тлели злостью и пренебрежением.
Обдало жаром ярости, хотелость рявкнуть, вцепиться в шею, сорвать украшения: дурища! на что ей бирюльки сейчас на кухне в десятом часу вечера? Взрыв негодования прокатился по телу Шпындро, заставив дернуться брови и побелеть щеки и ушел к ногам неприятной дрожью; разгневанно придвинул балык и дожевал янтарно-розовый ошметок: сейчас скандал роскошь. Последние месяцы отношения накалились до предела, утешало одно так случалось не раз; хоть режь, не станешь жить с этим человеком... время утекало, страсти тускнели, все улегалось и в преддверии грядущего выезда совместное житье становилось терпимым, а уж когда намечали, прикидывали приобретения будущего набега, неприязнь вовсе стихала, не исчезая, впрочем, но и не сильно отравляя жизнь, как привычная болезнь хроника, к которой приспособился, знаешь ее норов и как уйти из-под удара болью режимом или лекарственной схемой.
