— Сколько ей, по-вашему, было лет?
— По-моему, лет тридцать. Но это лишь предположение, потому что нищета, отсутствие жилища, психическое заболевание… со всем этим не соотносится.
— В каком смысле, мадам?
— Я хочу сказать, что все люди в подобных условиях выглядят неполноценными и старше своих лет… на них лежит печать отчаяния. Этой, однако, каким-то образом удалось сохранить что-то… нечто молодое. Лучше объяснить я не могу. — Коко Барнес постучала пальцем. — Что касается других деталей, то на ней была толстая куртка военного покроя, надетая поверх фланелевой рубашки красно-бело-черного цвета, а та, в свою очередь, — поверх голубого свитера Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Аббревиатура университета была написана белыми буквами, при этом буква К наполовину стерлась. Нижнюю часть тела закрывали плотные синие брюки от тренировочного костюма, и по тому, как они топорщились, я заключила, что под ними еще одни брюки. На ногах у нее были белые теннисные туфли со шнурками, а на голове — широкополая соломенная шляпа. Поля спереди были пробиты, отчего отдельные соломинки свободно торчали. Волосы она заправила под шляпу, но некоторые выбились наружу, и я видела, что они рыжие. И вьющиеся. Вьющиеся рыжие волосы. Прибавьте к этому давнюю въевшуюся грязь, и вы получите полный портрет.
Майло делал пометки.
— Видели ли вы ее когда-либо раньше?
— Нет, ни на пешеходных дорожках, ни шатающейся по аллеям Вениса или парка Оушен-Франт, ни в каких-либо других местах, где много бездомных. Возможно, она не из местных.
— Что еще вам запомнилось из этой встречи?
— Это была не совсем встреча, детектив. Я открыла дверь, женщина испугалась, я предложила ей поесть, она убежала.
Майло просмотрел свои записи.
— У вас превосходная память, мисс Барнес.
— Вот если бы вы познакомились со мной несколько лет назад… — Старушка постучала по своему лбу. — Я словно фотографирую. Мы, художники, смотрим на мир сквозь мощную линзу. — Она дважды моргнула. — Если бы я не отказалась от операции по поводу катаракты, то запоминала бы все гораздо лучше.
— Позвольте спросить вас, мадам: не могли бы вы нарисовать портрет этой женщины? Уверен, вы сделаете это куда профессиональнее, чем полицейский художник.
Барнес подавила удивленную улыбку.
— Давненько я не рисовала — несколько лет назад перешла на керамику. Но впрочем, почему бы и нет? Я сделаю портрет и позвоню вам.
— Премного благодарен, мадам.
— Гражданский долг и искусство, — проговорила Барнес. — И все одним махом.
