Практически все сходились во мнении, что возвращение на работу будет для меня «лучшим исходом». Работа, как утверждали эти люди, отвлечёт меня от грустных размышлений и даст «терапевтический эффект». Одним словом, все рассуждения сводились к следующему: я буду так занят, что времени на думы о пропавших сыновьях у меня не останется. А это, в свою очередь, уменьшит депрессию.
Я очень и очень сомневался в справедливости подобных рассуждений.
Подъем, сборы, до боли знакомая дорога на работу… возврат ко всей этой рутине казался мне очень странным. Да и сама студия стала для меня чужой землёй. Телевизионные станции напоминают сумасшедший дом. Там стоит невообразимый шум, энергия бьёт ключом, все или лезут из кожи вон, чтобы выполнить задание к указанному сроку, или расслабляются, сделав это. Я же в водовороте безумной спешки чувствовал себя чужеродным, инертным телом. Я существовал в каком-то защитном коконе, сотканном из подчёркнутого такта моих коллег. Когда я проходил мимо, разговоры стихали, люди отводили глаза, не зная, что мне сказать и как себя вести в моём присутствии. Я видел, что машина работает, а жизнь продолжается. Но не знал, стоит ли мне им об этом говорить. Когда же всё-таки однажды сказал, что они ничем не могут мне помочь, то почувствовал себя ещё хуже, а коллеги обиделись.
* * *
Вечером, после моего возвращения с работы, ко мне заехал Шоффлер. Он прибыл с упаковкой из шести бутылок пива «Сьерра-Невада» и огромной, плохо пропечённой пиццей.
— Здоровая пища, — произнёс он с характерным тонким смешком. — Пообщайся со мной, и ты тоже скоро станешь жирным уродом, на которого и смотреть-то противно.
Его появление меня обрадовало. Сильнее меня могло обрадовать лишь возвращение сыновей. Кроме него, мне никого не хотелось видеть в своём доме. Во-первых, Шоффлер был единственным в мире человеком, всегда готовым говорить на самую главную для меня тему. Во-вторых, он был циничным, остроумным и, как я недавно понял, очень толковым парнем. Все наши встречи заканчивались тем, что мы снова и снова прокручивали отвергнутые версии, дабы убедиться, что ничего не было упущено. Мы говорили о бумажном кролике, об уиппете, о свидетелях, видевших, как высокий человек садится в чёрный внедорожник, о свежих явлениях народу Элвиса Пресли, о куриной крови и о списке «врагов», атакованных мной в эфире. Шоффлер постоянно рылся в своей записной книжке — третьей по счёту. Файл по нашему делу, сказал он мне, насчитывает уже семь толстенных папок. Каждое дело, пояснил детектив, начинается с единственной папки толщиной в три дюйма. Папки (Шоффлер позволил мне на них взглянуть) содержали копии всех бумаг, появившихся в ходе следствия. Там были доклады, заявления свидетелей, протоколы допросов, фотографии с места преступления, результаты судебно-медицинских анализов, список изъятых при обыске предметов, ордера на обыск и так далее и тому подобное.
