Если честно, то я не люблю рыться в прошедшем, мне это неприятно. Понимаю, что человек без воспоминаний все равно, что растение, поэтому иногда даже специально заставляю себя оглядываться назад. Для этих целей и взял с собой старые письма и фото. Мне всегда это давалось с трудом. Но, сейчас, лежа в камере, я неожиданно поймал кайф от прошлого, потому что настоящее было ужасным. Как мне сдюжить?
Часа через два привели Стаса – очкарика, драчуна и всененавистника. Он нетвердо подошел к нашему ложу, бухнулся как тюк, пробормотал: «Всех ненавижу», и вырубился. Он храпел и фыркал, а я лежал без сна, пытаясь, руководствуясь восьмым правилом объяснить последние события с точки зрения логики. Я применял и шестое и седьмое правила, но у меня ничего так и не получилось. Уснул я, наверное, уже под утро, мне приснился Полупан, который строго смотрел на меня и говорил: «абсурд».
Тряска усиливалась. Голова как шар об угол лузы, плечо болело.
Я открыл глаза. Надо мной нависли полные ужаса близорукие глаза Стаса.
– Где я? – испуганно спросил он.
– Не тряси меня. Больно.
– Где я? Это вытрезвитель? – он совсем не походил на вчерашнего драчуна.
– Это изолятор.
– За что меня? – он перешел на шепот.
– А я почем знаю?
– Я весь в крови. Ничего не помню.
Я хотел сказать ему что-нибудь язвительное на счет вчерашнего, но передумал.
– Что я натворил? Неужели кого-то завалил? Если бы просто подрался, сюда бы не привели. Отправили бы в вытрезвитель или КПЗ.
– Я не знаю.
– А тот мужик знает?
– Тебя привели ночью, он уже спал.
– О боже! – Стас обхватил голову руками и застонал. – Ничего не помню. Совсем!
Я уже окончательно проснулся и с интересом смотрел на метаморфозы произошедшие с соседом.
– Если бы Ленке морду набил, она бы не сдала. Ни за что. Только если я ее грохнул. О боже! Я ничем не мог помочь несчастному.
– А тебя за что? – спросил драчун.
– Подозрение в убийстве. Сто пятая, – как заправский уголовник выложил я.
– О боже! – он стал раскачиваться из стороны в сторону. – Я слышал, что убийц всех в одну камеру сажают. Точно Ленку грохнул. Или соседа – Витьку. Я его ненавижу. Сколько раз себе говорил: «Хорош пить»! Его обуревало неподдельное горе.
Он встал с подиума, помочился и принялся бродить по камере неровными зигзагами. Около двери Стас останавливался, прикладывался ухом и слушал секунд десять. Самое страшное в нашей с ним ситуации это неизвестность.
Условно приняв его шаг за восемьдесят сантиметров, я решил вычислить, сколько километров проходит в день среднестатистический узник по среднестатистической камере. О себе мне думать совсем не хотелось. Весь мой мир рушился на глазах, ни одно правило не работало. Чтобы окончательно не свихнуться, я дал себе установку, мол, я в купе, еду двое суток, по прибытии разберемся.
